Едгин, или По ту сторону гор - Сэмюэл Батлер

Если у них не получалось увильнуть (то бишь не высказывать никакого мнения), они пересказывали мысли автора, который уже писал о данном предмете, а в заключение добавляли: допускаем, что в словах этого автора есть элемент истины, но по многим пунктам согласиться с ним не можем. Что это за пункты, я так и не смог уяснить; верхом образованности и благовоспитанности считалось среди них не иметь — и уж тем более не высказывать — такого мнения о любом предмете, которое впоследствии могло оказаться ошибочным и быть опровергнуто. Искусство грациозно сидеть на заборе, не теряя равновесия, полагаю, нигде и никогда не достигало такого совершенства, как в едгинских Колледжах неразумия.

Даже когда извернуться при всем мастерстве им не удавалось, и, припертые к стенке, они были вынуждены выразить по какому-то поводу мнение, чаще всего высказывались они в поддержку того, что, как сами отлично знали, было неправдой. Даже в лучших журналах я неоднократно встречал обзоры и статьи, где между строк без труда прочитывался смысл, прямо противоположный тому, какой по видимости продвигался. По аналогии легко понять, что надо быть новичком в искусстве обхождения, типичном для едгинского изысканного общества, чтобы интуитивно не заподозрить скрытое «да» в каждом услышанном «нет». В сущности, всё сводится к одному и тому же, ибо неважно, произносится ли «да» как «да» или как «нет», ежели понимается оно так, как следует. Однако наша более прямая манера называть лопату лопатой, а не граблями, ради того, чтобы всякий мог понять, что речь идет именно о лопате, кажется все-таки более удовлетворительной. С другой стороны, едгинская система лучше приспособлена для борьбы с прямотой и недвусмысленностью, на недопущение коих, кажется, откровенно нацелена вся едгинская философия.

Как бы то ни было, болезнь под названием «как бы не проговориться» смертельна для интеллекта тех, кто ею поражен, и в Колледжах неразумия едва ли не каждый подцепил эту заразу и находится на той или иной стадии заболевания. Через несколько лет после заражения с неизбежностью атрофируется собственное мнение как таковое, и у пациентов отмирает способность воспринимать что бы то ни было, кроме внешней стороны тех материальных объектов, с которыми они по преимуществу вступают в контакт. Выражение лица у этих людей отталкивающее; хотя несчастными они не выглядят, никому из них ни на минуту не приходит в голову, что они скорее мертвы, чем живы. Никакого лекарства от этой гнусной болезни до сих пор не найдено.

* * *

Во время посещения города колледжей — города, чье едгинское название до того неблагозвучно, что я воздержусь от его передачи, — я получил более подробные сведения о революции, которая завершилась разрушением и гибелью многих технических изобретений, в прошлом имевших широкое применение.

Г-н Тимс привел меня на квартиру к джентльмену, обладавшему репутацией, с одной стороны, выдающегося ученого, но с другой, по словам г-на Тимса, довольно опасного человека, поскольку он некогда предпринял попытку ввести в гипотетический язык наречие. Этот ученый слышал про мои часы и жаждал со мною увидеться, ибо считался самым знающим антикваром по части механических древностей во всей стране Едгин. Мы с ним побеседовали, и на прощанье он подарил мне репринтный экземпляр сочинения, которое и дало толчок революции.

Восстание имело место примерно за 500 лет до моего прибытия; люди давно свыклись с происшедшими переменами, хотя в ходе перемен страна погрузилась в нищету, и последовавшая реакция едва не оказалась успешной. Гражданская война бушевала много лет, и население сократилось наполовину. Одну партию именовали «машинистами», другую «антимашинистами», и в конце концов последние одержали победу, расправившись с противниками с такой беспримерной жестокостью, что от оппозиции и духа не осталось.

Удивительно, что в королевстве вообще остались хоть какие-то механические приспособления, и, думаю, революционеры вряд ли бы на это согласились, если б профессора противоречий и уклонений не воспротивились тому, чтобы новые принципы были доведены до логического завершения. Более того, профессора настояли на том, что в ходе борьбы антимашинисты должны использовать все новшества, имеющиеся в военной области, и, пока шла война, некоторые виды вооружений, как наступательных, так и оборонительных, были даже вновь изобретены. Меня поражало, как много, судя по виденному мною в музеях, сохранилось образчиков механического оборудования; поражался я и студентам, заново открывающим их былое применение и досконально восстанавливающим устройство; ибо во времена революции победители разрушили все сложные машины и сожгли все труды по механике, а также уничтожили все инженерные бюро и механические мастерские — дабы, как им думалось, полностью искоренить эту пагубу, хотя бы и страшной ценой пролитой крови и несметных материальных потерь.

На это они труда не пожалели, но подобную работу довести до полного завершения никому и никогда еще не удавалось, и примерно за 200 лет до моего прибытия, когда вышеописанные страсти улеглись и никто, кроме откровенных безумцев, уже не стал бы мечтать о восстановлении запретных изобретений в их прежних правах, эта тема перешла в разряд тех, коими интересуются любители антикварных курьезов, к каковым у нас относятся некоторые давно забытые культовые предметы и обряды. Затем настало время для скрупулезного академического изучения всех вновь отысканных фрагментов, а также машин, спрятанных в тайниках и потому уцелевших, и были написаны бесчисленные труды, где описывались функции, которые исполняла каждая из вновь открытых машин — всё это без единой мысли о том, чтобы опять использовать все эти механизмы, но с теми же чувствами, какие испытывают английские антиквары по отношению к друидским монументам и кремневым наконечникам стрел.

По возвращении в столицу, в течение оставшихся недель или, скорее, дней моего пребывания в стране Едгин я сделал по-английски резюме труда, который послужил причиной вышеупомянутой революции. Из-за незнания технических терминов я, без сомнения, наделал немало ошибок, и временами, там, где я нашел перевод невозможным, мне пришлось использовать вместо английских названий и понятий оригинальные едгинские; однако в целом читатель может положиться на точность изложения. Я счел за лучшее поместить ниже этот перевод.

XXII. Книга машин

«Некогда Земля была лишена как животной, так и растительной жизни и, согласно мнению лучших философов, являла собой горячий шар с постепенно остывающей корой. Если бы род человеческий уже существовал и его представителю удалось посетить Землю как чужую планету и если бы человек этот не имел никаких знаний о физических и прочих закономерностях неживой природы, разве не пришел бы он к выводу, что в стынущей лаве не могут зародиться и развиться существа, обладающие