Рабиндранат Тагор - Гóра

— Это бог в моем лице испытывает терпение, которым он наградил тебя, — ответил Биной.

Шучорита легонько подтолкнула Лолиту:

— Слышишь, Лолита! Надо полагать, что нас тоже подвергли испытанию и забраковали в конце концов.

Заметив, что Лолита ничего не ответила, Анондомойи рассмеялась.

— На этот раз, — сказала она, — Бину занимается испытанием своего собственного терпения. Вы и не представляете себе, как он очарован вами, по вечерам он только о вас и говорил. Достаточно назвать имя Пореша-бабу, чтобы вызвать у него восторг.

С этими словами она взглянула на Лолиту, которая прилагала все усилия, чтобы сохранить невозмутимый вид, что ей, в общем, удалось, если бы не предательский румянец.

— Он со многими перессорился из-за вашего отца, — продолжала Анондомойи. — Правоверные знакомые стали называть его брахмаистом, а некоторые начали даже поговаривать о том, что ему не место среди членов касты. Нечего так смущаться, Бину, — я правду говорю! Ничего постыдного в этом нет. Как по-твоему, дитя мое? — На этот раз Лолита смотрела прямо на нее, но, когда Анондомойи обратилась к ней, она опять потупилась и за нее ответила Шучорита.

— Мы хорошо знаем дружеское расположение к нам Биноя-бабу, — сказала она. — Только тут дело не столько в наших заслугах, сколько в его добром сердце.

— А вот здесь я с вами не согласна, — улыбнулась Анондомойи. — Я знаю Биноя с самого раннего детства, и за все это время он ни с кем не мог подружиться, кроме моего Горы. Я замечала, что даже с людьми своего круга он сходится очень трудно. Но, познакомившись с вами, он совершенно отбился от нас. Я хотела уж поссориться с вами из-за него, но теперь вижу, что и меня постигла его участь — вы хоть кого можете очаровать!

С этими словами Анондомойи коснулась подбородка Шучориты, затем Лолиты и поцеловала кончики своих пальцев. Шучорита заметила, что Биной окончательно смутился, и, сжалившись над ним, сообщила:

— Отец тоже приехал, Биной-бабу. Он беседует внизу с Кришнодоялом-бабу.

Биной воспользовался этим известием, чтобы поскорее уйти, оставив женщин одних.

Тогда Анондомойи принялась рассказывать о необыкновенной дружбе Биноя и Горы, и от нее не укрылся напряженный интерес, с каким отнеслись к ее рассказу обе слушательницы. В целом мире не было для Анондомойи ничего дороже этих двух мальчиков, которым она отдала всю свою материнскую любовь.

Они были поистине ее творением и в то же время предметом обожания. В этом отношении она была похожа на девушек, которые лепят себе божков из глины и потом им же и поклоняются.[45]

В ее устах рассказ о двух этих кумирах звучал так трогательно, так выразительно, что Шучорита и Лолита слушали и не могли наслушаться. Они всегда высоко ставили Биноя и Гору. Но теперь, посмотрев на них через призму материнской любви, они словно по-новому увидели их.

С той минуты, когда Лолита познакомилась с Анондомойи, гнев ее против судьи разгорелся с новой силой, но в ответ на ядовитое замечание девушки Анондомойи только улыбнулась.

— Одному богу известно, как мне тяжело сознавать, что Гора сейчас в тюрьме. Но я не сержусь на этого англичанина, — сказала она. — Я ведь знаю Гору: если он уверен в своей правоте, то никакие законы не смогут его остановить. Гора выполнил свой долг. Власти выполняют свой. Тем, кто должен при этом пострадать, остается только терпеть. Прочти письмо моего Горы, дорогая, и ты увидишь, что испытаний он не боится и ни против кого не чувствует мелочных обид. Он взвесил все возможные последствия своего поступка.

Она достала письмо Горы из шкатулки, где его бережно хранила, и передала Шучорите.

— Пожалуйста, прочитай вслух, дорогая, — попросила она. — Мне хочется послушать еще раз.

Удивительное письмо Горы было прочитано, и все трое некоторое время молчали. Анондомойи смахнула слезинки. В этих слезах была не только боль материнского сердца, но и счастье и гордость за сына. Вот он какой, ее Гора! Такой не станет кланяться, не запросит у судьи пощады. То, что он сделал, он сделал с открытыми глазами, заранее зная, какие тяжкие лишения сулит ему тюрьма. Он никого не станет упрекать в том, что ему приходится страдать. А если Гора стерпит все, не дрогнув, то и у нее, его матери, хватит сил снести свое горе!

Лолита с восхищением смотрела на Анондомойи. Она, воспитанная в принципах «Брахмо Самаджа», не питала особенного уважения к женщинам, не следующим новому учению, погрязшим, как она считала, в суевериях ортодоксального индуизма. С детства Лолита помнила, что, когда Бародашундори хотела ее как следует отругать за какой-нибудь проступок, она обычно говорила, что «так поступают одни индуисты!», после чего Лолита чувствовала себя должным образом пристыженной. Сейчас, слушая Анондомойи, она не переставала изумляться. Какая сила духа и в то же время сколько спокойствия, необыкновенного здравого смысла в этой женщине! Лолита вспомнила, как невоздержанна порой бывает она сама, и почувствовала себя рядом с Анондомойи совершенно ничтожной.

Сегодня Лолита в своем возбуждении не хотела ни говорить с Биноем, ни даже смотреть на него. Но когда она увидела перед собой спокойное лицо Анондомойи, излучающее ласку и понимание, в душе ее воцарился мир, и все вдруг стало простым и ясным.

— Теперь, когда я увидела вас, — обратилась она к Анондомойи, — я поняла, откуда у Горы столько мужества.

— Боюсь, что ты здесь несколько ошибаешься, — ответила с улыбкой Анондомойи. — Если бы Гора был таким, как все, откуда я взяла бы силы? Разве смогла бы я так легко перенести несчастье, случившееся с ним?

Чтобы понять странное возбуждение Лолиты, необходимо вернуться немного назад.

Вот уже несколько дней первой мыслью Лолиты при пробуждении было: «Биной-бабу не придет». И тем не менее весь день потом она не могла подавить в себе надежду, что он все-таки придет. То и дело ей начинало казаться, что Биной уже пришел, только, наверное, вместо того чтобы подняться наверх, разговаривает с отцом внизу. И когда эта мысль овладевала ею, она начинала слоняться из комнаты в комнату. Когда же наступал вечер и потом приходило время ложиться спать, она не знала, куда деваться от своих мыслей, — и то вдруг слезы подступали к глазам, то она сердилась неизвестно на кого, скорее всего на себя. «Да что же это такое? — думала она. — Что со мной будет? Как найти выход из этого положения?»

Лолита знала, что Биной был правоверным индуистом, поэтому брак с ним был совершенно немыслим. И при всем этом не владеть собой! Какой стыд! Она видела, что не безразлична Биною, и именно потому, что знала об этом, ей так трудно было теперь заставить молчать свое сердце. Именно поэтому она и ждала Биноя и в то же время боялась его прихода.

Промучившись так несколько дней, Лолита в это утро почувствовала, что дальше так продолжаться не может, и решила, что если она не находит себе места только потому, что не видит Биноя, значит, нужно его увидеть. Может быть, это приведет ее в равновесие?

Утром она зазвала к себе в комнату Шотиша.

— Ты что, поссорился с Биноем-бабу? — спросила она.

Шотиш стал с жаром отрицать это, хотя, с тех пор как у мальчика появилась его маши,[46] дружба с Биноем действительно отошла на второй план.

— Хорош же тогда твой друг! — продолжала девушка. — Ты только и знаешь, что твердишь «Биной-бабу» да «Биной-бабу», а он и знать тебя не хочет.

— Вот и неправда! — запротестовал Шотиш. — И ничего ты не понимаешь! Очень даже хочет!

Обычно Шотиш для поддержания своего престижа довольствовался голословными утверждениями; однако в данном случае он почувствовал, что необходимо какое-то вещественное доказательство. Поэтому он тут же помчался домой к Биною, но вскоре вернулся и сообщил:

— А его и дома-то нет вовсе, потому он к нам и не приходит!

— А почему он раньше не мог прийти? — не отставала Лолита.

— Потому что его уже давно там нет, — сказал Шотиш.

Услышав это, Лолита пошла к Шучорите и сказала:

— Как ты думаешь, диди, милая, не следует ли нам сходить к матери Гоурмохона-бабу?

— Но мы же с ней незнакомы, — возразила Шучорита.

— Вот еще, — воскликнула Лолита. — Ведь отец Горы и наш отец — старые друзья.

Шучорита совсем упустила это из виду.

— А верно ведь, — сказала она и тут же сама загорелась: — Ты пойди спроси у отца.

Но от этого Лолита наотрез отказалась, так что Шучорите в конце концов пришлось идти самой.

— Конечно, — сразу же согласился Пореш-бабу, — жаль, что мы раньше об этом не подумали.

Решено было, что после завтрака они пойдут туда. Но тут Лолита снова передумала. В ней заговорило вдруг уязвленное самолюбие, и неизвестно откуда взявшаяся робость поколебала ее решимость.

— Диди, — тихо проговорила она, входя к сестре, — отправляйся одна с отцом, я не пойду.