Джек Лондон - Дочь снегов. Сила сильных

Прошло целых пять минут, из коих каждая казалась вечностью, прежде чем лодке удалось миновать расщелину. Еще через пять минут опасное место осталось шагах в ста позади. Раз — два, раз — два; гребцы больше ничего не знали, ни о чем не думали; они уже не видели ни неба, ни земли, ни реки; они видели и сознавали лишь одно: вокруг них ревущий и пенящийся поток, готовый поглотить их, а вблизи, рядом, грозные скалы, готовые разбить их лодку в щепки. Весь мир ограничился для них этим узким пространством. Где-то там, далеко позади, за пределами его, было начало всего; где-то впереди, там, где кончался шум и яростная борьба, мерещился конец этого ужаса — тот конец, к которому надо было стремиться.

А Фрона по-прежнему железной рукой управляла лодкой. Пядь за пядью «Ля Бижу» продвигалась вперед, не поддаваясь бешеному потоку, старавшемуся отбросить ее назад; она боролась за каждый шаг, и весла продолжали подниматься и опускаться мерными взмахами: раз — два, раз — два. Все окончилось бы благополучно, если бы страх не обуял вдруг трусливую душу Томми. Его весло ударилось о льдину, плывшую под водой. Льдина внезапно вынырнула на поверхность, разбрызгивая вокруг пену, перекувырнулась и снова погрузилась в воду, засасываемая подводным течением. Томми сразу представилось, что и он сейчас точно так же пойдет ко дну, ногами вперед, судорожно хватая руками пустоту. Он уставился широко открытыми от ужаса глазами на зловещую льдину, и поднятое весло его так и осталось в воздухе. В тот же миг лодка понеслась обратно, мимо насмешливо открытой пасти расщелины, мимо грозных скал, к тому месту, где начинался водоворот.

Когда Фрона очнулась, она лежала на корме, откинув назад голову, уставившись на солнце; из груди ее вырывались рыдания. Корлис тоже упал на дно лодки и лежал там, с трудом переводя дыхание; на носу сидел шотландец, судорожно глотая воздух, опустив голову на колени. «Ля Бижу» тихо ударилась о ледяную кайму берега и остановилась. Наверху сверкала радужная стена, похожая на волшебный замок; солнечный свет, отражаясь в граненой поверхности ледяных алмазов, окутывал их ярким сиянием. По хрустальной глади текли серебристые ручейки; в этой прозрачной глубине словно таилась разгадка всех великих вопросов жизни и смерти, объяснение конечной цели человеческого существования — в этой бездонной, сверкающей лазури, раскрывавшейся, словно видение из мира снов, и обещавшей дать проникшему в сердце ее вечный, безмятежный покой и полную неподвижность. Высоко над головой лежавших в лодке людей возвышалась ледяная башня; стойкая в своей массивности, она еле заметно качалась взад и вперед — тихо-тихо, словно нива, колеблемая легким летним ветерком. Но Корлис глядел на нее равнодушным взором. Ему только бы лежать тут, лежать без движения, жадно вдыхая воздух — вот все, чего он жаждал. Дервиш, долго кружась на месте и докружившись до того, что все вокруг превращается для него в одно бесформенное пятно, начинает постигать сущность мира и неделимость божества; точно так же и обыкновенный смертный, если ему приходится грести тяжелым веслом, грести до изнеможения, до бесчувствия, может временно скинуть с себя оковы плоти и очутиться вне времени и пространства. Именно это и случилось с Корлисом.

Но понемногу его бешено стучавшее сердце начало успокаиваться; воздух уже не казался сладким, как нектар; сознание реальности, сознание, что необходимо действовать, снова вернулось к нему.

— А все-таки нам нужно отсюда выбираться, — сказал он. Голос его звучал хрипло, словно после легкого пьянства. Он испугал его самого. Однако Корлис схватил весло ослабевшей рукой и стал отталкиваться от берега.

— Да, давайте двигаться, — поддержала его Фрона еле слышным голосом, звучавшим словно в отдалении.

Томми поднял голову и оглянулся вокруг.

— А по-моему, надо отказаться от дальнейших попыток.

— Беритесь за весло!

— Неужели вы хотите еще раз попробовать?

— Беритесь за весло! — повторил Корлис.

— И гребите, даже если у вас лопается сердце, Томми! — добавила Фрона.

И они снова очутились в полосе бушующих волн, и снова для них исчез мир, исчезло все, кроме этого узкого пространства, наполненного кипящей пеной, и злобного потока, и издевающейся, раскрытой пасти расщелины в скале. Но они снова благополучно миновали все препятствия, и снова перед ними приветливо вырисовывался поворот, за которым простиралась спокойная вода; им оставалось только обогнуть скалистый мыс — грозную неприступную крепость, у подножия которой бушевали не менее грозные волны. Лодка, извиваясь и вся сотрясаясь от напора волн, устремилась вперед, но ее относило назад течением, и она не двигалась с места. Раз — два, раз — два, весла мелькали в воздухе с мучительным напряжением, и каждый взмах их, казалось, длился целую вечность; все померкло у гребцов перед глазами; они уже не видели той цели, к которой они стремились; даже забыли, за что боролись; они целиком отдались мерному ритму взмахов и превратились сами, казалось, в какие-то маятники, отсчитывающие часы вечности. Бесконечность осталась позади них, бесконечность ждала их впереди, а они находились посередине и раскачивались, повинуясь какому-то великому, могучему ритму. Они утратили все человеческое и стали лишь частью этого всепоглощающего ритма. Весла их порой ударялись о подводные скалы, но они этого не сознавали; лишь благодаря случайности они благополучно проскальзывали между льдинами, но они их не видели; они не чувствовали даже ударов волн о борта лодки, не чувствовали брызг воды на лице.

И вдруг лодку отбросило на середину реки. Машинально весла изменили направление и повернули «Ля Бижу» носом к противоположному берегу. Лишь тогда, когда вблизи мелькнул берег Расстанного острова, словно граница другого мира, гребцы очнулись и вернулись к действительности: взмахи весел стали медленнее, ровнее; они стали грести спокойнее, отдыхая от напряжения, и почувствовали, как к ним возвращаются силы.

— Делать третью попытку бесцельно, — хрипло, надтреснутым голосом прошептал Корлис.

— Да, у нас сердце не выдержало бы, — ответила Фрона.

Чем ближе подходила лодка к берегу, тем яснее у Томми мелькали мысли о жизни, о приветливом костре у входа в палатку, о спокойном отдыхе в полдень, под тенью деревьев, и главным образом о благословенном городе Торонто с его домами, прочно построенными на твердой земле, и с его кишевшими народом улицами. Каждый раз, как он наклонял голову и погружал весло в воду, эта картина все ярче и ярче вырисовывалась перед ним; дома и улицы казались крупнее и яснее, словно он глядел в бинокль и постепенно прилаживал его к глазам; а каждый раз, как он откидывался назад, остров, казалось, делал ему шаг навстречу. Наконец, Томми нагнулся в последний раз, и улицы представились ему уже в натуральную величину; он выпрямился и увидел в трех шагах берег, на котором стояли Джекоб Уэлз и двое других.

— Вот видите, ведь я говорил, что не удастся! — торжествующим голосом крикнул он им.

Но Фрона поставила лодку параллельно берегу, и Томми мог только с вожделением взирать на недоступную твердую землю. Весло его остановилось на полдороге и с грохотом упало на дно лодки.

— Возьмите весло в руки!

Голос Корлиса звучал резко и неумолимо.

— Ни за что!

Томми повернулся лицом к своему мучителю; он, наконец, решил возмутиться и даже заскрежетал зубами от злобы и разочарования.

Лодку все время относило течением, и Фрона стремилась лишь к одному: как бы удержать ее на месте. Корлис на коленях подполз к Макферсону.

— Мне не хотелось бы жестоко поступать с вами, Томми, — произнес он низким, вибрирующим от напряжения голосом, — и потому… беритесь-ка вы уж лучше за весло, голубчик!

— Нет!

— Ну, в таком случае мне придется убить вас, — продолжал Корлис тем же спокойным, бесстрастным голосом и вынул из ножен свой охотничий нож.

— А если я все-таки откажусь? — попробовал было выдержать шотландец, в то же время невольно отодвигаясь подальше от молодого человека.

Корлис слегка кольнул его ножом. Острие вонзилось в спину, как раз у того места, где находится сердце; оно разодрало рубашку и царапнуло кожу. Хуже: Томми почувствовал, что нож проникает все дальше и дальше ему в спину, очень медленно, правда, но неуклонно. Бедняга вздрогнул и дернулся в сторону.

— Ладно, ладно, только уберите нож! — закричал он. — Я сдаюсь!

В глазах Фроны, бледной как полотно, светился какой-то твердый блеск, и она одобрительно закивала головой.

— Мы попробуем подъехать с другой стороны, пересечь реку выше по течению, — крикнула она отцу. — Что такое? Не слышу! Ах, ты про Томми? У него сердце немного не в порядке. Ничего серьезного. — И Фрона салютовала веслом. — Мы скоро вернемся, отец, не успеешь оглянуться, как мы уже будем здесь.