Мудрец сказал… - Лао Шэ

реставрируем их, но и с легкостью разрушаем! Неужели мы не способны оценить подлинную красоту, а иностранцы способны, и в такой мере, что готовы купить и перевезти к себе целый храм?! Вы с У Дуанем в добрых отношениях, поэтому я и прошу тебя: попробуй его урезонить. Получится – хорошо, не получится – во имя чести родины не грех и разделаться с ним. Я не люблю действовать силой, но некоторых глупцов иначе не образумишь. Только смотри не шуми зря. Понимаешь? Если устроить демонстрацию и выйти с флагами на улицу, нас, чего доброго, обвинят в том, что мы получили взятку от англичан и именно поэтому не хотим продать Храм неба американцам! Тогда судьба храма решена. По-моему, У Дуаня нужно попытаться урезонить, а если не выйдет, то убить. Так мы заставим отступить остальных – ведь подонки ужасно боятся смерти! Когда же все узнают, что мы убили не кого-нибудь, а нашего друга, то поймут, что это было сделано на благо общества.

Ты можешь усомниться: стоит ли проливать кровь ради сохранения какой-то древности. По-моему, безусловно стоит! Каждый народ должен гордиться своей историей, эта гордость – одна из движущих сил национального сплочения, а великие исторические памятники – символ такого сплочения. Между тем у нашего народа нет представления о подлинной гражданственности, поэтому-то англо-французским солдатам ничего не стоило сжечь Парк радости и света [53], а немцам – вывезти оборудование нашей древней обсерватории. Это неслыханный позор! Случись нечто подобное в другой стране, ее народ вряд ли оставался бы равнодушным! Если бы китайцы попытались сжечь английский дворец, англичане всыпали бы им по первое число, не так ли? Да и не только англичане: наверное, любой народ в мире, кроме нашего, не стерпел бы такого позора. Поэтому я и говорю, что ради Храма неба можно пойти и на кровопролитие. Сейчас самое главное – пробудить в соотечественниках патриотизм, уважение к своей стране, потому что народ, не имеющий понятия о гражданственности, все равно что степь – зеленая, бескрайняя, но не способная никого прокормить.

Мне кажется, у нас есть два пути. Один – это упорно учиться, а потом уйти в народ и для начала пробудить в нем хотя бы патриотизм. Другой путь – беспощадно убивать негодяев. Сам-то я вообще за мирный путь, я понимаю, что жертвовать молодыми жизнями нерационально, но боюсь, что в нынешних условиях без этого не обойтись. По-видимому, стоило бы идти сразу обоими путями, однако раздвоиться я не могу, и это меня больше всего мучает. Мучает не только за себя, но и за тебя. Я ведь советовал тебе вернуться в деревню, заняться сельским хозяйством и заодно поучить наших темных, безответных крестьян. Но обезвредить У Дуаня тоже великое благо… Не знаю, что и посоветовать тебе сейчас.

– И все-таки подумай, старина! – откликнулся Мудрец. – Если надо уехать в деревню, я немедленно уеду, а если надо убить У Дуаня, я готов взяться за нож.

– Этого я как раз и не знаю, – медленно произнес Ли Цзин-чунь.

– Понимаю, что тебе нелегко подвергать других опасности, – после долгого раздумья сказал Мудрец, – поэтому давай сделаем так: я сам решу, что мне делать, тянуть не буду. Если уеду, то буду действовать в деревне, как ты советовал. Если погибну, то перед смертью опять же не упрекну тебя.

– Ладно, решай сам. Конечно, я предпочел бы, чтобы ты уехал в деревню и остался жив!

Ли Цзин-чунь встал и направился к двери.

– Послушай, – удержал его Мудрец, – а сам ты что собираешься предпринять? Ты ведь сказал, что у тебя два важных дела.

– О втором деле я тебе пока не скажу. До свидания, старина!

* * *

Мудрец ждал У Дуаня до самого рассвета, но тот все не приходил. Тогда Мудрец немного вздремнул, потом сполоснул лицо и пошел к муниципалитету. Наконец он увидел рикшу, который привез У Дуаня. Но У Дуань и не думал вылезать из коляски – он сладко спал.

– Господин, проснитесь, приехали! – крикнул рикша.

– Что? – У Дуань с трудом разомкнул веки, похожие на слипшиеся пельмени, и буквально сполз с коляски. Пока он искал деньги, Мудрец сказал рикше:

– Найди еще одну коляску! Поедем в пансион «Небесная терраса», за Задними воротами.

С этими словами Мудрец втолкнул У Дуаня в коляску, и тот, зажав в кулаке монеты, снова уснул.

Добравшись до пансиона, Мудрец приволок У Дуаня в свою комнату и посадил на кровать, но тот сразу же повалился головой на подушку. Мудрец запер дверь и вытащил нож, который в свое время похитил у Оуян Тянь-фэна.

– Эй, старина У, проснись!

– Что? Шестой кувшин вина? Я только что вытащил пустышку! – не открывая глаз, пробормотал У Дуань.

– Проснись, тебе говорят! – заорал Мудрец прямо ему в ухо.

У Дуань вытаращил глаза, но тут же в ужасе закрыл их, ослепленный холодным блеском ножа. Теперь он окончательно проснулся. Его зеленое от перепоя лицо еще больше позеленело: будто на зеленоватую воду упал с дерева лист. Он протяжно и нервно зевнул:

– Что это значит?!

– Это значит, что хоть мы и друзья, а дело есть дело. Сейчас я спрошу тебя кое о чем, а ты смотри на этот нож и не вздумай врать. Ты действительно собираешься продать Храм неба?

– Да, – ответил У Дуань дрожащим голосом, – но ведь не я один!

– Остальные тоже от меня не уйдут, а сейчас я тебя спрашиваю! – Мудрец со стуком положил нож на стол. – Я мог бы привести массу доводов против этой сделки, но вряд ли есть такая необходимость, достаточно лишь призадуматься, для чего американцам понадобился наш храм! Поскольку мы с тобой друзья, я прошу тебя добром отказаться от этой гнусной затеи, и тогда все наши разногласия исчезнут, как туман. Но если ты не поклянешься мне… Видишь этот нож? Словом, выбирай!

Глядя на перекошенное лицо приятеля, У Дуань не смел ни шевельнуться, ни закричать. Он был гораздо слабее Мудреца да к тому же целую ночь не спал, так что сейчас чувствовал себя совсем обессилевшим. Он понимал, что стоит ему позвать на помощь, как его голова тотчас расстанется с телом. Наконец он набрался духу и спросил:

– Ну, ты хоть позволишь мне слово сказать?

– Говори! – Мудрец смочил в воде полотенце и бросил ему. – Физиономию вытри, может, очухаешься!

У Дуань послушно вытер лицо, и ему в самом деле стало значительно легче.

– Я хочу задать тебе три вопроса, – произнес он. – Если ты настоящий друг, то ответишь на них, если же