Мудрец сказал… - Лао Шэ

Южный ветер дует в мае,

Рыбы нежны и жирны…

На фоне синего неба белеют пагоды, а между ними снуют серые голуби, то и дело улетая за горизонт и унося с собой сердца поэтов.

По улицам разгуливают девушки с блестящими черными косами, украшенными фигурками тигрят из разноцветного шелка. Девушки играют на тростниковых свирелях, и прелестные ямочки перебегают с одной щеки на другую. Босоногие, еще незагорелые мальчишки носят вишни в бамбуковых корзинках и кричат неокрепшими голосами: «Берите вишни, крупные, как груши!» А вишни хоть и поменьше груш, зато блестят, будто тигриные глаза. Над дверями лавок и домов торчат пучки ароматной полыни; с оконных рам свисают желтые листы бумаги с заклинаниями или раскрашенные красной краской изображения судьи подземного царства. На лотках продают ранние абрикосы и маленькие персики с едва зарумянившимися боками – не очень вкусные, но с виду очень привлекательные.

Недаром Чжоу Шао-лянь в своих стихах писал: «О, прекрасный Пекин! О, праздник лета в Пекине!» Хотя восклицание «о» уже изрядно затаскано поэтами, без него не выразишь ни прелести Пекина, ни чувств самого автора, поэтому Чжоу Шао-ляня нельзя судить за это строго.

Увы! Истинный облик мира не всегда соответствует чувствам поэта. И если бы поэт открыл свой второй глаз, обращенный к безобразному, он, пожалуй, сказал бы, что праздник начала лета в Пекине отвратителен.

Возле бойни на железных крюках висят свиные и бараньи туши, с которых еще стекает кровь, зеленые мухи облепили эти туши и жадно сосут кровь; их жадность мало чем отличается от жадности людей, не представляющих, как можно провести праздник без убийств. Детишки сгрудились у одной из лавок и с интересом смотрят, как мясник – седобородый мусульманин – большим ножом проводит по горлу барана. Вероятно, это запечатлеется в их памяти, и праздник для них навсегда станет неотделим от «кровопускания».

Рикши во весь дух мчатся по улицам; взмокшие от пота кредиторы спешат получить долги; торговцы голубцами, вишнями и тутовыми ягодами надрываются, стараясь перекричать друг друга. Безжалостное солнце превращает землю на дорогах в черную пыль, суховей подхватывает ее, смешивает с конским навозом и густо покрывает этой смесью все голубцы, вишни и тутовые ягоды. Торговцы с полосатыми от пыли и пота лицами похожи на изображения чертей в городских храмах. Какой-то рикша харкает кровью, падает на раскаленную дорогу и умирает; кредиторы бранятся с должниками, бьют себя кулаком в грудь или разбивают друг другу носы; лысая старуха до хрипоты спорит с торговцем из-за медяка, а потом, отойдя, еще долго изрыгает ругательства; торговец рыбой, распространяющий вокруг себя зловоние, жадно ест руками мясо из большой плошки…

Это тоже Пекин во время праздника начала лета.

Если бы бойни убрать из города, дороги замостить, а торговцам запретить продажу еды, покрытой мухами, пылью и навозом, то Пекин, пожалуй, мог бы сойти за поэму. Но все эти преобразования, увы, зависят не от поэтов!

* * *

– Старина У, Оуян! – крикнул Мудрец из своей комнаты. – Как будем праздник проводить?

– А ты что думаешь? – спросил У Дуань, заходя к нему в комнату в туфлях на босу ногу. – Днем можно поиграть в кости, а вечером заглянуть в театр. Идет?

– Нет, в театре чересчур жарко! – возразил подоспевший Оуян. – Я вот что предлагаю. Встать часов в десять, прогуляться по Центральному парку, а потом слегка выпить и закусить в «Весеннем свете». Плачу я! Давно не угощал вас, верно? После этого вернемся в пансион и сыграем в кости – по крайней мере, можно будет снять рубашки и хоть немного прохладиться. Ужин закажем здесь, только надо послать Ли Шуня в «Келью у ивового источника» за настоящей лотосовой настойкой. После ужина продолжим бой, а не захотим – снова прогуляемся. Это и приятнее, и спокойнее, чем толкаться в театре. А пение старина Чжао нам всегда обеспечит. Верно я говорю?

– Ты всегда верно говоришь, жулик! – засмеялся польщенный Мудрец. – Ничего не скажешь, отлично придумал!

Он хотел было позвать Ли Шуня, но тут в дверях появился Мо Да-нянь, и Оуян немедленно ретировался.

– Ха, старина Мо, братец! Наконец-то пожаловал! – вскочил ему навстречу Мудрец.

– Ну, как живете? – спросил Мо Да-нянь, пожимая руки Мудрецу и У Дуаню.

– Не жалуемся! А ты еще больше раздобрел! – почтительно улыбнулся У Дуань, видимо считая, что служащему банка уже недалеко до члена парламента.

– Старина Чжао, приглашаю тебя завтра на Западные горы. – Мо Да-нянь взглянул на У Дуаня: – Может, и старина У к нам присоединится?

– Конечно! Я как раз туда собирался! – с готовностью откликнулся У Дуань. Он не забыл о плане, который они только что разработали, но провести время в обществе банковского служащего значило добыть поистине бесценный материал для будущих бесед.

– Втроем? – задумался Мудрец. – Четвертого не хватает.

– Кого не хватает?! – не понял Мо Да-нянь.

– Еще одного партнера.

– Ты собираешься там в кости играть?! – изумился Мо Да-нянь.

У Дуань смущенно прыснул:

– Это его новое изобретение…

– Ладно, погоди, – прервал его Мудрец, обращаясь к Мо Да-няню: – Хочешь лимонаду?

– Я предпочел бы чай. Ли Шунь еще служит здесь?

– А как же!

Мудрец позвал Ли Шуня. Тот бросился к Мо Да-няню как к родному, хотел с ним заговорить, но ему и слова вымолвить не дали. И Ли Шунь, заваривая чай, мог только созерцать дорогого гостя.

– Ты послушай, старина Мо, – продолжал Мудрец. – Мы найдем в горах под деревьями большой плоский камень, постелем на него коврик, сыграем в кости, выпьем по рюмочке лотосовой, закусим тутовыми ягодами, вишнями… Великолепно!

– Я собирался в горы совсем не для этого, – тихо сказал Мо Да-нянь.

Но Мудрецом уже овладела новая идея:

– Ты все-таки послушай, толстячок! Зачем нам камень? Я вспомнил, что возле Храма спящего Будды есть отличная беседка. Вокруг – тенистые деревья, щебечут птички, в руках скользят костяшки, ветер доносит аромат цветов… Ну, разве не прелесть? Внемли же, толстячок, совету старшего брата, а четвертого партнера я найду!

– Они с Оуяном в ссоре, – шепнул У Дуань Мудрецу.

Мо Да-нянь заметил, что они шепчутся, и решил пустить в ход еще один довод:

– Я уже договорился со стариной Ли, а он не играет в кости. Как-то неловко, чтобы он скучал в одиночестве.

Мудрец не нашелся, что ответить.

– О, совсем забыл! – подмигнул ему У Дуань. – Мы ведь завтра днем приглашены на спектакль, так что