Алина и Валькур, или Философский роман. Книга вторая - Маркиз де Сад

«Но разве три гальега только что не принесли сюда наши сундуки?»

«Наверное, вы дали им другой адрес, — сказал лакей, заканчивая разговор, — здесь они не появлялись».

Климентина схватила меня за руку.

«Нас ограбили», — прошептала она мне на ухо.

Затем она подкрепила свое предположение отборным ругательством: в сложных жизненных ситуациях Климентина охотно прибегала к крепким выражениям.

«Да, эти сволочи нас обчистили. Только ничего мне не говори, словами делу не поможешь, а теперь недурно было бы отобедать, да и ночевать на улице нет желания. Камерьеро! — крикнула она вслед удаляющемуся лакею. — Отведите нас все же в какую-нибудь комнату и, пожалуйста, будьте внимательны, ведь наши носильщики могут подойти в любое время. Как только они здесь появятся, сразу же укажите им наш номер».

«Возможно, ваши люди заблудились, сударыня, — сказал лакей. — Сейчас они скорее всего околачиваются на улице Буэнос Сьерес, у английской гостиницы господина Вильямса;[12] если желаете, я могу отправить туда посыльного».

«Разумеется, — ответила Климентина, — и скорее сообщите нам о результатах».

Нам предложили занять роскошные апартаменты, плата за которые, естественно, значительно превышала наши скромные средства. Курьер, между тем, отправился в путь.

Первое время мы еще на что-то надеялись, положение наше не казалось нам' совершенно безнадежным, хотя мы изрядно волновались. Климентина широкими шагами мерила комнату; я лежала на софе, едва переводя дыхание. Мы обменивались какими-то бессвязными фразами, вздрагивая от малейшего шума, напряженно прислушивались... затем погружались в невеселые размышления... Посыльный, наконец, прибыл. Выяснилось, что описанные нами гальеги в гостинице господина Вильямса не показывались.

«Пустяки, — с наигранным спокойствием заявила Климентина; впервые за время нашего знакомства я сумела по достоинству оценить силу воли моей подруги. — Пустяки, прикажите подать ужин. Носильщики скоро придут: куда им еще деться. Мы пропали, — сказала она мне, едва лишь лакей затворил за собой дверь. — Мы никогда больше не увидим наших вещей. Леонора, мы погибли!..»

Я зарыдала. Климентина снисходительно добавила:

«Не расстраивайся, вспомни лучше о тех опасностях, что нам удалось преодолеть в прошлом; как-нибудь выпутаемся и из нынешнего затруднения... Дитя мое, с нашими способностями и красотой трудно умереть с голоду».

«О Господи! Не думай, что я решусь на столь позорное дело».

«Я, как и ты, не горю желанием зарабатывать на жизнь развратом; более того, я презираю это ремесло, не потому, впрочем, что считаю его нечестивым, ведь тебе известно, что я давно уже избавилась от религиозных предрассудков, да и женская распущенность, способствующая умножению наслаждений, скорее приносит обществу пользу, чем наносит вред, — нет, я ненавижу проституцию как таковую, ибо из-за нее мужчины, создания, говоря по справедливости, достойные лишь презрения, начинают относиться к женщинам с высокомерием. Соблазнитель подводит несчастных девушек к краю пропасти и затем подвергает их наказанию за невинные проступки... Но ведь жить как-то надо, Леонора, и это главное; голос естества заглушает любые требования общества, поскольку и оно подчиняется законам природы, Едва лишь социальные правила, сами по себе вторичные, перестают соответствовать законам естества, как они тотчас же становятся объектом нашего презрения».

«Но нам отнюдь не безразличны средства, при помощи которых мы добиваемся поставленных целей».

«Все позволено, лишь бы нам сопутствовал успех; если человеку надо спасти себе жизнь, у природы нет запретов: разве она наказывает хищную птицу, когда та добывает себе пищу? Неужели она станет обходиться с людьми с большей жестокостью? Все эти общественные условности, запрещающие, когда не останется других средств, бороться за жизнь, таким образом, по моему мнению, явно противоречат законам природы. И ты думаешь, что я буду уважать условности, которые переполняют мое сердце — а я прислушиваюсь только к его велениям — горечью и досадой? Однако, поскольку уж ты такая неженка, постараемся не навлекать на нас особых упреков, попробуем вернуть себе потерянное добро законными средствами».

Мы вышли на улицу.

«Теперь, по крайней мере, не надо носить с собой ключ от номера, — сказала мне эта шальная особа. — Слава Богу, наши вещи уже никто не тронет, не правда ли, дорогая?»

Я оставила ее шутку без ответа: горе мое было слишком велико и, кроме того, мне недоставало решительности, какой отличалась Климентина, готовая парировать любые удары судьбы, даже если для этого потребуется пойти на преступление. Но я должна признаться, что ее прекрасное расположение духа (а моя подруга не теряла его даже в самых рискованных обстоятельствах) подействовало на меня благотворно, и я, полная надежд, шла за Климентиной... Солнце еще не скрылось за горизонтом, и мы вскоре добрались до знакомого нам причала; навстречу нам не попалось ни одного лица, хотя бы отдаленно походившего на носильщиков, которым мы доверили наш багаж; в надежде получить помощь, мы навели справки о судне, доставившем нас в лиссабонский порт, но оно, как мы вскоре выяснили, после высадки пассажиров и таможенной проверки успело отплыть в Кадис, где капитан намеревался уладить какие-то важные дела. С момента его отплытия прошло около часа.

Возвратившись в город, мы отыскали дом алькайда, отвечавшего за порядок в том квартале, где находилась наша гостиница. Нам необходимо было заявить о краже и узнать, как вести себя в дальнейшем.

Дон Лоренцо де Парденос, человек с умильной физиономией, разыгрывал из себя добряка, хотя в действительности был опасным негодяем, одним из множества проходимцев, которые используют выпадающие им по должности преимущества лишь затем, чтобы с удобством ублажать свою похотливую алчность. Эти люди не брезгают ничем, лишь бы уловить в свои сети приглянувшихся им девушек. Ловкий плут, поднаторевший в искусстве лжи и обмана, хладнокровный эгоист, равнодушно взирающий на страдания ближнего и даже стремящийся извлечь из них определенную пользу, закоренелый развратник, великий ханжа, прожженный злодей — вот кем оказался на деле почтенный магистрат, в чей дом мы заглянули для того, чтобы отыскать мошенников, обрекших нас на голодную смерть.[13]

Едва лишь мы заявили о себе, как дон Лоренцо приказал провести нас к нему в кабинет, а затем ласково и добродушно спросил, чем может быть нам полезен. Хотя мы не произнесли еще ни слова, он, благосклонно посматривая на нас сквозь лорнет, всячески нас подбодрял: поощрительно кивал и делал одобрительные знаки руками. Поведав ему свою историю, мы подробно остановились на услугах, оказанных нами королю Португалии. С видом глубочайшего сожаления алькайд заявил, что мы, не заручившись рекомендательным письмом от властей Бенгелы, совершили великую ошибку, ведь такое письмо гораздо полезней денег, так как с ним мы бы наверняка получили бы вспомоществование в королевской палате по торговле с Африкой.

«Но представлять вас там без соответствующей рекомендации, —