Размышления о Венере Морской - Лоренс Джордж Даррелл

он на Родосе. Возможно, нет — счел, что лучше держаться подальше от этого залитого солнцем пейзажа, что здешние вино и фрукты могут приучить лишь к лени, медлительности и даже лживости. Из-за выгодного положения в Эксмуре он проконсультировался «со всеми известными специалистами» и указал длинным дрожащим пальцем на раздутую риторику Аббата Котлета. Мы все очень боимся Торра. Почитайте его, и поймете почему.

Родос, как и вся остальная Греция, сохранил веру в Пана. Повсюду его называют «козлоногий», а те, кому посчастливилось его увидеть, описывают его как некое уменьшенное подобие дьявола с рогами, копытами и заостренными ушами. К этой ассоциации причастна православная церковь, чем, возможно, объясняется имя, под которым он известен на Родосе. Его зовут Kaous. Слово это, видимо, имеет общий корень с глаголом «као», который означает «гореть». Горение, в конце концов, свойственно природе дьявола, а имя подразумевает в равной степени огонь и серу. Но повадки кауса, описанные в фольклоре, вызывают другую ассоциацию — существо, которое постоянно мечется, как будто под ногами у него горящие уголья. В деревнях его считают опасным гостем, он все переворачивает вверх тормашками, из-за него у женщин случаются выкидыши и скисают сливки. А самое ужасное то, что он крадет детей.

Крестьяне верят, что если муж спит с женой 25 марта, ребенок должен родиться в канун Рождества — и такой ребенок неизбежно окажется каусом.

Его привычки? Чаще всего он выходит побродить после наступления темноты, выкрикивая снова и снова: «Свинец или пух? Свинец или пух?» Тому, кто встретит кауса и даст неверный ответ, несдобровать. Каус садится на него верхом и заставляет скакать по всей округе, что есть силы нахлестывая прутом. Самое печальное, что из двух возможных ответов неправильными могут оказаться оба, если этот озорник не в настроении. Некий Базилиос из Кремасто однажды попал в такую передрягу. Он утверждает, что каус гнал его галопом до самой Анатолии всю ночь. На рассвете он, измученный, добрался до таверны и подтвердить истинность своих слов мог только предъявив яблоко, которое сорвал в анатолийском саду во время скачки. Другой человек, из деревни Сиана, встретился с каусом на темной дороге. И тут же, ни слова не говоря, схватил его за длинные острые уши. Видимо, это делает его беспомощным. Смельчак отнес кауса домой и прожег железным клеймом дырку в его ноге. Из раны выползла тысяча дьявольских змеек, и каус исцелился. Он встряхнулся, приободрился и сказал: «Спал глубоко, проснулся легко» — и с этими словами исчез в дымовой трубе, поскольку пропел первый петух.

Маноли, линотипист, снова взялся за свое. Он повадился вставлять маленькие объявления по-гречески для своих друзей. Я не знаю, сколько они ему за это платят, но, должно быть, меньше, чем берем мы за публикацию рекламы. Этим вечером меня заинтересовало объявление некоего Циримокоса — Геоманта, Картоманта и Кофеманта (как он сам себя называет), предлагающего по сниженным ценам предсказать будущее по какому-то тайному адресу в старом городе. Расследование появления этого объявления и других, не менее сомнительных, вызвало шок в издательстве, ведь мой греческий редактор честно вычитал корректуру, прежде чем отправить номер в печать. Выяснилось, что Маноли расчистил себе уголок в наборе, подредактировав статью родосского приходского священника о Святом Павле, запустил в линотип свои объявления и нашел им место в гранках. У нас состоялся тяжелый разговор. Отшвырнув корзину гранатов, которую он принес в знак примирения, я машу у него перед носом газетой и требую объяснений.

— Я только помогал своим друзьям, — потешно изображая раскаяние, говорит он, и его глаза наполняются слезами.

— Что ж, ты должен полностью оплатить эти объявления из своей зарплаты. Непозволительно, чтобы кто-то трогал текст после того, как газета отдана в набор. Что скажет Бригадир?

Бригадир — страшнейший из драконов. Мы прилежно выстраивали миф о нем и до такой степени всех запугали, что боимся его и сами. Типографские рабочие верят, что он — огнедышащее чудовище и питается гвоздями и битым стеклом, как один из средневековых драконов Родоса.

— Вы не станете говорить Бригадиру, — изрекает Маноли. Здравый смысл внезапно пересиливает ужас. — Зачем? Такой урон отразится не только на мне, но и на вас! Вы же отвечаете за газету. Вы должны следить, чтобы газету никто не трогал. Никто.

Я подхожу ближе, собираясь спустить его с лестницы, но он проворнее меня. Он вразвалочку возвращается к линотипу. Я знаю, что после каждого скандала Маноли двадцать четыре часа будет делать свою работу первоклассно, и это уже хорошо. Если нужно выпустить специальный номер к празднику или торжественной дате, я всегда заранее устраиваю ему выволочку, чтобы быть уверенным, что он покорно смирится с тем, что к его ежедневной норме прибавляются еще две страницы. В странах Леванта совершенно особый подход к житейским проблемам, тут своя дипломатия.

Есть у нас славный обычай, к которому причастна газета. Пациент, который в состоянии оплатить услуги врача, после болезни неизменно публикует в ежедневной газете следующее объявление: «Я, Георгиос Хоракис, считаю своим долгом публично поблагодарить доктора Гонгоридиса за то, что он так хорошо лечил меня во время недавно перенесенной мной тяжелой болезни». Это одновременно и хорошая реклама, и демонстрация хорошего воспитания. Попадаются, конечно, наглецы, которые публикуют вымышленные благодарности за вымышленное исцеление. Но в столь маленьком обществе таких быстро выведут на чистую воду.

Первые осенние дожди приходят с запозданием; этот теплый зеленый дождь не имеет отношения к началу зимы. Плеяды, дочери Атланта и Плейоны, ушли под землю. Хойл рассказывает мне, что их семеро, но мы можем увидеть только шесть сестер, поскольку одна, Стеропа, прячет лицо из-за постигшего ее несчастья; другие говорят, что это другая сестра, Электра, и прячется она из-за горя, оплакивая падение Трои. Гидеон не признает их этимологию от глагола «plein», что означает «плыть под парусом». Они, без сомнения, назывались в древности ηελιαδεζ, что означает «стая голубей»; и, надо отдать ему справедливость, они даже сейчас известны в демотическом греческом как «птицы»[54]. Новогодний праздник, связанный с ними и приуроченный к восходу семизвездия, судя по всему, был в древности одним из самых любимых и отмечаемых во многих местностях.

Дождю все эти этимологические тонкости безразличны. Он монотонно хлещет среди надгробий, распахивает окно у моего локтя и обдает меня своим теплом. Он стучит, как мелкая дробь, в старом колодце, забитом осенними листьями. Небо стало мягким, тающим — точно это предвестие весны, а не зимы. Но следом придет мороз, говорит календарь, после того как кончится это минутное изобилие и