Дом в степи - Сакен Жунусов

Ты, аксакал, неправильно говоришь. Ты умрешь, и я умру. Руки есть, работа есть. Беспокоиться не надо.

Говорил я тогда еще плохо, и все, кто были, рассмеялись.

- Ай, молодец! Совсем хорошо научился говорить.

- Конечно, говорю. Уши есть, язык есть. Научишься.

Снова рассмеялись и после этого перешли сразу к делу. Султан говорил:

- Значит, мы с Кургереем беремся за инвентарь. Ничего страшного: глаза боятся, а руки делают. И о

тягле не надо беспокоиться. Коней не хватит, коровы есть. Запряжем, если что...

Но Боташ опять загундосил, замотал шапкой:

- О чем он говорит! Единственную кормилицу - в соху? Да мы лучше сами запряжемся!

- А что, если надо, и запряжемся!- твердо проговорил старый Жусуп и поднялся, как бы давая понять, что обо всем переговорено и надо браться за дело.

Ну, принялись мы тогда и на первых порах хлебнули горя. С одной стороны - народу мало. Семей пять с Боташем все-таки не решились и нанялись к Малжану пасти скот на джайляу. А тут еще троих человек Султан отправил к Жаман Тузу, возить в город соль - зарабатывать всем на пропитание. И хорошо сделал, что отправил. Они потом приехали и привезли два мешка ячменя... А с другой стороны - тягло. Лошади, те, что сохранились, отощали настолько, что останавливались в борозде. Той весной даже пара гнедых Султана совсем выбилась из сил. И пришлось нам запрягать коров. И тоже - и смех и грех. Они, оказывается, норовистые, особенно молодые. Приучи-ка их к сохе! А приучили - молоко пропало...

Словом, досталось нам. А тут еще лизоблюды байские - смеются, грозят, когда понаедут. «Вы, говорят, теперь только суньтесь на порог. Ишь, клячи, решили жиром обрасти. Посмотрим, посмотрим, что вы запоете, когда с голоду начнете пухнуть...»

Прискакал как-то с дружками малжановский парень, Карабет. Правильно-то не Карабет его звали, а Карасай. Карабетом мы его за большое родимое пятно прозвали. И он самому Малжану племянником приходился, сын его брата Талжана. У этого Талжана полон дом голопузой детворы, и он всю жизнь батрачил на брата. Так и замерз в стужу с его табуном... Ну, а Карабет остался у дяди и в ту пору уже потявкивал на всех, как сурок. Ему тогда лет шестнадцать-семнадцать было.

Значит, прискакал он с дружками и разорался:

- А ну, кричит, убирайтесь! Земля тут наша, и нечего всяким попрошайкам нищим пастбища портить!

Разошелся и давай камчой хлестать по коровам, по лошадям. Лупит прямо по глазам. А Султан как раз за плугом шел. Увидел он это и не стерпел: подскочил, сдернул его с седла, и сам вскочил на лошадь. Дружки Карабета как увидели его верхом, да еще с камчой в руке, сыпанули кто куда. Не стал он за ними гоняться, а подъехал к Карабету и отдал ему коня. Так тот, вместо того, чтобы тихонько убраться, взял да и огрел Султана камчой по лицу. Злой был, завистливый - настоящий байский выкормыш.

Что тут с Султаном сделалось! Карабет от него отлетел, как мячик. Думаю, что если бы я не подоспел, Султан задушил бы его, как котенка. Когда я подбежал, Султан душил его камчой. У того уж язык вываливался... Бросился я, разнял. Коня мы тогда прогнали камчой, а мальчишка, когда отдышался, ушел пешком. И ведь тоже, только отошел подальше, орать начал: «Отомщу, - кричит.- Убью!» И долго он так орал, пока из байского аула не подъехали люди и не увезли его. К нам они сунуться не посмели, и правильно сделали: Султан в ту минуту разорвал бы любого. Да и у меня тоже все кипело...

С того дня оставили они нас в покое.

Пахать залежь, как ты знаешь, куда легче, чем целину. Отцовский клин нам дался вроде бы легко. Но вот как за целину взялись - тут мы натерпелись мук. Соха не лезет в землю, хоть плачь, а тут еще коровенки крутятся. Ох, и вредная же в упряжке скотина! Когда мы с Султаном, так еще вроде бы пашется, а только поставишь кого-нибудь вместо себя - все, конец. Еле- еле ковыряет землю,- не пашет, а только портит.

Вымотались мы с ним - ног под собой не чуем. Руки сбиты, в костях ломота. Ночь подойдет, а мы и уснуть не можем. Одна кожа да кости остались.

Но все-таки вспахали, посеяли. Где-то во второй половине мая отсеялись. Пшеница у нас еще с зимы

оставалась, берегли ее пуще глаза. И полмешка еще после сева осталось. Так мы эти полмешка поджарили и ребятишкам раздали. Каждому вот по такой деревянной чашке пришлось. Радости было - давно не помнили! Несколько дней вся ребятня как с ума посходила. По зернышку жевали, будто лакомство какое. А мы смотрели на них и чуть не плакали. «Что же, думалось, они осенью станут вытворять, когда мы настоящий урожай соберем!» У многих ведь и молока не стало в доме с этой пахотой, бросили коровы доиться. А с козы, если у кого была, много ли возьмешь?

Так что надежды наши теперь были на осень. И, надо сказать, все поначалу складывалось как нельзя лучше. Отсеялись мы в срок, а дня через два или три, то есть тоже в самый раз, пошли хорошие дожди. Бабы в ауле чуть лбы не расколотили в молитвах: до того все удачно получалось. И дождь лил, как на заказ. Польет несколько дней, потом солнышко. Только подсушит землю - опять дождь. Лучше и не придумаешь.

И вот как-то кузнечим мы с Султаном в отцовской кузне, шину натягиваем на колесо, и вдруг слышим - бегут с поля ребятишки и кричат, вопят от радости. А у нас в кузне старики сидели, Жусуп тоже был... Выскочили мы, понять ничего не можем. А крик стоит, как на пожаре. И бегут все, бегут в поле. Мы повскакали на лошадей и тоже туда. Я уж думал что случилось с посевами... Но нет, прискакали мы, обогнали всех баб, ребятишек, и видим - зазеленело наше поле.

Еще вчера лежало оно черное и все в буграх, а сегодня после ночного дождика проклюнулись ростки, и стало оно как бархатный ковер. Люди топчутся вокруг, с ума чуть не сходят от радости. Свое же все, своими руками заложено!.. И так чуть не до вечера проторчали мы на поле. Вернулись, как с праздника.

И с того дня мы ни на минуту не забывали о своем поле. Ходили,