Избранные произведения в двух томах. Том 2 - Джером Клапка Джером

— Почему же ты не идешь домой? — спросил я.

— Не могу. Не знаю, где я живу. Забыл адрес. Ради бога, — добавил он, — отведи меня куда-нибудь и дай поесть. Я буквально умираю с голоду.

— У тебя совсем нет денег? — спросил я, когда мы повернули к отелю.

— Ни гроша, — ответил он. — Мы с женой приехали из Йорка около одиннадцати. Оставили вещи на вокзале и пошли искать квартиру. Наконец мы устроились, я переоделся и вышел погулять, предупредив Мод, что вернусь в час, к завтраку. Адреса я не взял, дурак я этакий, и не запомнил, какой дорогой шел.

— Это ужасно, — продолжал он, — не представляю, как ее теперь найти. Я надеялся, может, она выйдет вечером погулять к курзалу, и с шести часов околачивался тут у ворот. У меня даже не было трех пенсов, чтобы войти внутрь.

— А ты не заметил, что это была за улица или как выглядел дом? — расспрашивал я.

— Ничего не заметил, — отвечал он, — я во всем положился на Мод и ни о чем не беспокоился.

— А ты не пробовал заходить в пансионы? — спросил я.

— Не пробовал! — повторил он с горечью. — Весь вечер я стучался во все двери и спрашивал, не живет ли здесь миссис Маккей. Чаще всего мне даже не отвечали, а просто захлопывали перед носом дверь. Я обратился к полисмену — думал, он что-нибудь посоветует; но этот идиот только расхохотался. Он так разозлил меня, что я подбил ему глаз, и пришлось удирать. Теперь меня, наверно, разыскивают.

— Я пошел в ресторан, — продолжал он хмуро, — и попытался выпросить бифштекс в долг. Но хозяйка сказала, что уже слышала эту басню, и на глазах у всех выпроводила меня. Если б не ты, я бы, наверно, утопился.

Переодевшись и поужинав, он немного успокоился, но положение было действительно серьезно. Их постоянная квартира на замке, родные жены уехали за границу. Нет человека, через которого он мог бы передать ей письмо; нет человека, кому она могла бы сообщить о себе. Кто знает, встретятся ли они еще в этом мире!

Хоть он и любил свою жену, тревожился о ней и, без сомнения, очень хотел разыскать ее, я что-то не заметил, чтобы он с особым удовольствием предвкушал встречу с нею, если только эта встреча когда-либо и состоится.

— Ей это покажется странным, — бормотал он в задумчивости, сидя на кровати и глубокомысленно стаскивая носки. — Да, ей это наверняка покажется странным.

На другой день, в среду, мы отправились к адвокату и изложили ему обстоятельства дела; он навел справки во всех пансионах Скарборо, и в четверг вечером Маккей (совсем как герой в последнем акте мелодрамы был водворен домой, к жене.

При следующей нашей встрече я спросил, что же сказала ему жена.

— О, примерно то, чего я и ждал, — ответил он. Но чего именно он ждал, он так и не сказал мне.

Человек, который не верил в счастье

Когда мы подъезжали к Мэннингтри, вагон сильно тряхнуло на стрелке, и подкова, которую он заботливо положил над собой, проскользнула в отверстие сетки и с мелодичным звоном упала ему на голову.

Он не выразил ни удивления, ни гнева. Приложив платок к ссадине, он нагнулся, поднял подкову, поглядел на нее с упреком и осторожно выбросил за окно.

— Больно? — спросил я.

Глупейший вопрос. Я понял это, едва открыл рот. Эта штука весила по меньшей мере три фунта — на редкость большая и увесистая подкова. Видно было, как на голове у него вздувается здоровенная шишка. Только дурак усомнился бы, что ему больно. Я ожидал, что он огрызнется; по крайней мере я на его месте не сдержался бы. Однако он, видно, усмотрел в моих словах лишь естественное проявление сочувствия.

— Немножко, — ответил он.

— На что она вам? — спросил я. Не часто увидишь, чтоб человек отправлялся в дорогу с подковой.

— Она лежала на шоссе как раз возле станции, — объяснил он. — Я подобрал ее на счастье.

Он развернул свой платок, чтобы свежей стороной приложить к опухшему месту, а я тем временем пробурчал что-то глубокомысленное насчет превратностей судьбы.

— Да, — сказал он, — мне в жизни порядком везло, только пользы мне от этого не было никакой. Я родился в среду, — продолжал он, — а это, как вы, наверно, знаете, самый счастливый день, в какой может родиться человек. Моя мать была вдовой, и никто из родственников не помогал мне. Они говорили, что помогать мальчику, который родился в среду, — все равно что возить уголь в Ньюкасл. И дядя, когда умер, завещал все свои деньги до единого пенни моему брату Сэму, чтобы хоть как-нибудь возместить то обстоятельство, что он родился в пятницу. А мне достались только наставления; меня призывали не забывать об ответственности, которую налагает богатство, и не оставить помощью близких, когда я разбогатею.

Он замолчал, сложил свои газеты — каждая со страховкой — и засунул их во внутренний карман пальто.

— А потом еще эти черные кошки… — продолжал он. — Говорят, они приносят счастье. Так вот, самая черная из всех черных кошек на свете появилась в моей квартире на Болсовер-стрит в первый же вечер, как я туда переехал.

— И она принесла вам счастье? — поинтересовался я, заметив, что он умолк.

На лицо его набежала тень.

— Это как посмотреть, — ответил он задумчиво. — Возможно, мы не сошлись бы характерами. Всегда есть такое утешение. Но попробовать все-таки