Михаил Салтыков-Щедрин - Том 11. Благонамеренные речи

Когда именно Салтыков задумал и начал писать «Приятное семейство», почему работа была брошена в самом начале, сведений нет. Подзаголовок рассказа позволяет как будто бы отнести замысел к 1872–1876 годам, когда писались и печатались «Благонамеренные речи». По содержанию же комментируемый текст опирается на впечатления, полученные Салтыковым в 1865–1866 годах, во время жизни и службы в Пензе, и связан с двумя другими замыслами писателя, также возникшими на материале пензенских впечатлений: с «Очерками города Брюхова» (1865) и рассказом «Испорченные дети» (1869).

Первый замысел остался неосуществленным. Однако выразительное название несозданного, но начинавшего складываться в творческом сознании Салтыкова произведения (см. письмо к Анненкову от 2 марта 1865 года), не оставляет сомнения, что «Очерки города Брюхова» стали бы еще одним осуществлением характерного для салтыковской сатирической критики приема: в культе еды, в поклонении Мамону вскрывался бы социально-политический аспект. Нечто близкое к этому замыслу встречаем и в «Приятном семействе»: «В П***, — читаем в начатом рассказе, — вас сразу ошибает запах еды, и вы делаетесь невольно поборником какой-то особенной религии, которую можно назвать религией еды». Приезжий в П*** скоро не выдерживает натиска и всеобщности этого «культа», «сдается» и восклицает: «Мамон, я твой! я твой — навсегда!»

С Пензой же связывают комментируемый отрывок рассказа и его первые строки — о распространении «пагубных, потрясших Западную Европу идей», которые «с особенною силой действовали между воспитанниками местной гимназии» (чуть ниже она названа «П-ской гимназией»). Тут речь идет о внимании, проявленном органами политической полиции к пензенской гимназии в связи, с одной стороны, с инцидентом 1864 года, когда гимназист шестого класса Н. Кузнецов дал пощечину директору, реакционеру и обскуранту — Р. Шарбе, а с другой стороны, в связи с тем, что стрелявший в 1866 году в Александра II Каракозов был воспитанником пензенской гимназии, так же как ряд членов революционного кружка, к которому принадлежал Каракозов, в том числе и руководитель кружка — Ишутин. Эти намеки на злободневные политические события 60-х годов введены и в упомянутый рассказ «Испорченные дети» (т. 7 наст. изд.).

На связь с Пензой указывает еще одна деталь: в рассказе говорится, что город П*** «был сплошь населен отставными корнетами». В «Дневнике провинциала…» и его незаконченном продолжении «В больнице для умалишенных» «отставные корнеты» раскрываются как «пензенские корнеты».

Какое место Салтыков предполагал отвести рассказу — если бы закончил его — в общей композиции «Благонамеренных речей», неясно. Судя по названию, рассказ предназначался для критики «семейственного союза».

…выписывали вина прямо от Рауля и от Депре, а консервы от Елисеева. — Французские вина фирмы Рауля в Петербурге и Депре в Москве считались лучшими, как и гастрономические товары братьев Елисеевых, имевших магазины в обеих столицах.

…о чем ни Борелям, ни Дюссо и во сне не снилось. — Фешенебельные петербургские рестораны Бореля и Дюссо славились своей французской кухней и считались «любимыми ресторанами великосветских денди» (Вл. Михневич. Петербург весь на ладони, СПб. 1874, стр. 486).

…поражает двухпудовым осетром <…> из С***… — по-видимому, из Сызрани.

Благонамеренная повесть. Вступление*

Впервые опубликовано в 1914 году В. П. Кранихфельдом в «Русск. ведомостях», № 97, 27 апреля, и в том же году — М. К. Лемке (анонимно) в «Вестнике Европы», № 5, стр. 25–34. Источник текста обеих публикаций один и тот же — беловая рукопись (с некоторой авторской правкой) из архива M. M. Стасюлевича, находившаяся ранее в Музее Революции СССР в Москве, а ныне в Пушкинском доме в Ленинграде.

Девятого марта 1875 года тяжело заболевший Салтыков, направляемый врачами на лечение в Баден-Баден, обратился к находившемуся там П. В. Анненкову с письмом. В нем помимо ряда деловых просьб высказывалась радость по поводу скорого свидания и намечались темы предстоящих бесед, в том числе о важной и остро взволновавшей Салтыкова литературной новости — начавшемся в «Русском вестнике» печатании толстовской «Анны Карениной».

«Обо всем переговорим при свидании», — писал Салтыков и продолжал: «Вероятно, Вы <…> читали роман Толстого о наилучшем устройстве быта детор<одных> частей. Меня это волнует ужасно. Ужасно думать, что еще существует возможность строить романы на одних половых побуждениях <…> Мне кажется это подло и безнравственно».

Состоялся ли предполагавшийся обмен мнениями с Анненковым по поводу «Анны Карениной», сведений нет. Здоровье Салтыкова по приезде в Баден-Баден настолько ухудшилось, что врачи опасались за жизнь его.

Оправившись несколько от болезни, Салтыков возобновил литературную работу и написал в июне — июле 1875 года рассказ «Сон в летнюю ночь», первоначально предназначенный им для «Благонамеренных речей» (потом вошел в «Сборник», том 12 наст. изд.). На полях черновой рукописи рассказа, оставшейся у него, Салтыков сделал (когда именно — неизвестно) ряд конспективных записей, намечавших образы и ситуации задуманного нового произведения, «Книги о праздношатающихся» (другие названия — «Дни за днями за границей» и «Культурные люди»). Текст одной из записей таков: «Литератор. Повесть о влюбленном быке». Расшифровку записи и раскрытие ее связей с ближайшими творческими замыслами Салтыкова находим в письме к тому же Анненкову из Ниццы от 20 ноября/2 декабря 1875 года. Сообщая, что в «Книге о праздношатающихся», к писанию которой он приступил, будет «многое множество лиц», Салтыков назвал среди них и «литератора, который в подражание «Анне Карениной» пишет повесть «Влюбленный бык».

На основании приведенных свидетельств незаконченную «Благонамеренную повесть» нередко трактуют как пародию на «Анну Каренину» и делают отсюда соответствующие выводы. Но это неверно, хотя связь между возникновением замысла «Благонамеренной повести» и резко отрицательным восприятием Салтыковым первых глав романа Толстого очевидна.

Чтобы правильно понять замысел начатой, но, по-видимому, сразу же и брошенной «Благонамеренной повести», необходимо привести в ясность ряд обстоятельств, относящихся к цитированным высказываниям Салтыкова в письмах к Анненкову, и сопоставить эти обстоятельства с хроникой его работ и творческих планов 1875 года.

Прежде всего следует установить, что отзыв Салтыкова об «Анне Карениной» как о романе, построенном «на одних половых побуждениях», относится отнюдь не ко всему роману, далеко тогда и не законченному, а лишь к его первой части и к половине второй (гл. 1-10), появившимся в №№ 1 и 2 «Русского вестника» за 1875 год. Уже того, что было напечатано в № 3 — окончания второй части, — Салтыков в тот момент не читал и не знал: письмо к Анненкову датировано 9 марта, а № 3 «Русского вестника» вышел в 1875 году 31 марта. В названных начальных частях и главах романа он еще не превратился полностью из семейно-любовного (жанр, в котором был задуман) в философско-общественный и злободневно-публицистический. «Роман по началу, — пишет Б. М. Эйхенбаум, — кажется сделанным по европейскому образцу: чем-то вроде сочетаний традиций английского семейного романа и французского «адюльтерного»[549]. «Изображение страсти во всей ее прелести и во всем ничтожестве»[550] преобладает в первых частях и именно с этой стороны и была воспринята большинством современников начавшаяся публикация романа.

Суждение Салтыкова о начале романа определялось его принципиальной эстетической позицией — созданным им учением о новом общественном романе, построенном не на традиционном главенстве любовной интриги, а на возвышении социально-философско-политической проблематики и материала[551]. Вместе с тем резкость и грубость отзыва Салтыкова находят объяснение не только в силе и страстности приверженности писателя к своей общественно-эстетической концепции, но и в его болезни. Она обострила до предела присущую Салтыкову бурную и гневную раздражительность. «Надо скорее уехать из Петербурга, — писал он тому же Анненкову 26 марта 1875 года, — где постоянно нахожусь в раздраженном состоянии».

Работа над «Благонамеренной повестью» была предпринята, по-видимому, летом 1875 года в Баден-Бадене под воздействием незаглохшего еще импульса, полученного от чтения начала «Анны Карениной» в Петербурге. Продолжение романа в №№ 3 и 4 «Русского вестника» появилось в дни и недели критического состояния здоровья Салтыкова, и вряд ли он тогда ознакомился с этим продолжением. А затем в публикации романа наступил перерыв до февраля 1876 года.