Собрание сочинений в 6 томах. Том 4 - Грэм Грин

отношений так же, как тянул ром из шоколадной бутылочки, с долгим смачным присвистом. Половина наших разговоров касались его: «Мне пора уходить. Я обещала Анхелу почитать вслух», «Сегодня мы не увидимся. Анхел хочет в кино», «Милый, я сегодня так устала — у Анхела были гости к чаю — шестеро!».

— Ну, как Анхел?

— Он болел, пока тебя не было. Гриппом.

— А теперь ему лучше?

— Да, гораздо лучше.

— Пойдем.

— Луис не ждет меня так рано. Анхел тоже. Раз уж я здесь — семь бед, один ответ.

Я осветил циферблат своих часов. Было почти половина девятого. Я сказал:

— Смиты…

— Они заняты своим багажом. Милый, что тебя так тревожит?

Я промямлил:

— У меня пресс-папье куда-то исчезло.

— Очень ценное?

— Нет… но сначала пресс-папье, а там и еще чего-нибудь хватишься.

И вдруг все вокруг нас засияло огнями. Я взял Марту под руку, круто повернул и повел по дорожке. Мистер Смит вышел на балкон и сказал нам сверху:

— Нельзя ли попросить второе одеяло для миссис Смит, на случай, если похолодает?

— Сейчас пришлю, но холода не бойтесь.

— Да, вид отсюда действительно прекрасный.

— Сейчас я выключу свет в саду, и будет еще лучше.

Рубильник был у меня в конторе, и мы почти дошли туда, когда на балконе снова раздался голос мистера Смита:

— Мистер Браун, у вас в бассейне кто-то спит.

— Наверно, нищий.

Миссис Смит, должно быть, вышла к мужу, потому что теперь я услышал и ее голос:

— Где, голубчик?

— Вон там.

— Ах, бедняга. Может, сойти вниз и подать ему хоть сколько-нибудь?

Меня так и подмывало крикнуть ей: «Подайте ему ваше рекомендательное письмо. Это министр социального благосостояния».

— Пожалуй, не стоит, голубчик. Разбудишь несчастного, только и всего.

— Странное он выбрал место.

— Вероятно, искал, где попрохладнее.

Я наконец-то добрался до конторы и выключил свет в саду. Мне было слышно, как мистер Смит сказал:

— Посмотри, голубчик. Вон там белое здание с куполом. Это, наверно, дворец.

Марта сказала:

— Нищий спит в бассейне?

— Бывает.

— Я его не видела. Что ты ищешь?

— Пресс-папье. Кому понадобилось мое пресс-папье?

— Какое оно?

— В виде гробика, и на нем выгравировано «R.I.P.». Я клал под него что не срочно.

Она рассмеялась, крепко обняла меня и поцеловала. Я постарался ответить ей должным образом, но труп в бассейне придавал этим нашим делам нечто комедийное. Труп доктора Филипо больше тяготел к трагедии, мы же были всего лишь небольшим отклонением от трагического сюжета, внесенным для разрядки и контраста. Я услышал шаги Жозефа в баре и окликнул его:

— Что ты там делаешь? — Миссис Смит, должно быть, уже успела изложить ему свои нужды: две чашки, две ложечки и бутылку кипятку. — Захвати еще одеяло, — сказал я, — и поторапливайся, пора ехать.

— Когда мы увидимся? — спросила Марта.

— На том же месте, в то же время.

— Ничего не изменилось, правда? — тревожно допытывалась она.

— Нет, нет. — Но что-то в моем голосе резануло ей слух.

— Ну что ж… А все-таки ты вернулся.

Когда она наконец уехала вместе с Жозефом, я пошел к бассейну и сел в темноте на бортик. Меня беспокоило: а вдруг Смиты спустятся вниз и затеют разговор, но не просидел я у бассейна и несколько минут, как свет в номере Джона Барримора погас. Наверно, поели дрожжелина, выпили пивных дрожжей и теперь уснут безмятежным сном. Из-за вчерашнего празднества они засиделись позже обычного, да и нынче день тянулся долго. Я подумал о Джонсе. Уж не случилось ли с ним чего-нибудь? Он ведь говорил, что хочет остановиться в «Трианоне». Вспомнился мне и мистер Фернандес, и его загадочные слезы. О чем угодно думать, только не о министре социального благосостояния, скорчившемся под трамплином.

Далеко в горах, за Кенскоффом, рокотал барабан — значит, там святилище воду́. При Папе Доке не часто случалось слышать барабанную дробь. Что-то мягко прошуршало в темноте, и, наведя туда луч фонарика, я увидел заморенную, тощую собаку, на согнутых лапах застывшую у края трамплина. Она поглядела на меня слезящимися глазами и безнадежно вильнула хвостом, испрашивая позволения спрыгнуть вниз и подлизать кровь. Я прогнал ее. Несколько лет назад я держал трех садовников, двух поваров, Жозефа, еще одного бармена, четверых коридорных, двух горничных, шофера, а в сезон — сейчас бы сезон еще не кончился — нанимал несколько человек сверх штата. В такой вечер, как сегодня, возле бассейна устроили бы кабаре, и в паузы между музыкой до меня долетал бы несмолкаемый пчелиный гул далеких улиц. Теперь, несмотря на отмену комендантского часа, вокруг стояла полная тишина, без луны даже собаки не лаяли. Похоже, и мой успех тоже так далеко, что и не услышишь. Недолго же он мне сопутствовал, но можно ли жаловаться? В отеле «Трианон» двое гостей, я снова обрел свою любовницу и, в отличие от господина министра, все еще жив. Я сел поудобнее на бортик бассейна и приготовился к долгому ожиданию доктора Мажио.

Глава третья

1

Мне в жизни не раз приходилось писать свое curriculum vitae [14]. Начинал я примерно так: родился в 1906 г. в Монте-Карло. Родители — британские подданные. Воспитывался в иезуитском коллеже Явления Приснодевы. Неоднократно получал награды за версификацию и сочинения на латинском. С молодых лет избрал карьеру бизнесмена… Детали этой карьеры я, разумеется, менял в зависимости от того, кому надлежало представить мое curriculum.

А сколько всего опускалось или было сомнительной достоверности даже в этих начальных сведениях! Моя мать была безусловно не англичанка, и я по сей день не знаю, считать ли ее француженкой, а может, — редчайший случай — подданной княжества Монако? Человек, которого она избрала мне в отцы, уехал из Монте-Карло до моего рождения. Может статься, он действительно был Браун. Такая фамилия звучит до некоторой степени правдоподобно — обычно моя мать не блистала скромностью, когда дело касалось ее избранников. В нашу последнюю встречу, когда она умирала в Порт-о-Пренсе, у нее был титул графини де Ласко-Вилье. Она покинула Монте-Карло (а заодно и сына) второпях, вскоре после перемирия в 1918 году, не уплатив за мое обучение в коллеже. Но орден Иисуса не удивишь просроченными платежами: он трудится на обочине аристократического общества, где опротестованные чеки явление, пожалуй, не менее распространенное, чем адюльтер, так что коллеж продолжал содержать меня. Я был из первых учеников и в какой-то степени подавал надежды на то, что со временем буду призван к служению Господу. Я даже сам уверовал в свое предназначение, мысли о нем были неотвязны, как ядовитый гриппозный туман при температуре ниже нормальной холодно-рассудочным утром