Кому-то и полынь сладка - Дзюн-Итиро Танидзаки

доме… Но никакие грустные мысли не могли заслонить собою прелесть весеннего утра, проникшего даже сюда, в сумрак и покой спальни, и на сердце у нее снова сделалось легко и радостно. Она лежала на спине, подоткнув под голову подушку, и наблюдала за игрой света на бумаге фрамуги. Впервые за много дней ей удалось выспаться, дремотное состояние давно прошло, но ей не хотелось вставать, она все медлила, пригревшись в теплой постели и блаженно потягиваясь под одеялом. Две соседние постели – Хироси и мужа – были пусты. В нише у изголовья Канамэ стояла синяя ваза старинного фарфора имари[62] с веточкой камелии.

Мисако помнила, что в доме гость, которому нужно уделить внимание, но ей так редко случалось понежиться в постели! Хироси спал в одной комнате с родителями, посередке между ними, – так повелось с его младенчества, – и, когда он просыпался, кто-то из них был вынужден подниматься вместе с ним. Как правило, эту обязанность выполняла Мисако, давая мужу поспать. По воскресеньям, когда занятий в школе не было, у нее, казалось бы, появлялась возможность выспаться, но мальчик по привычке вскакивал в семь часов, и ей ничего не оставалось, как следовать его примеру. К тому же в последние два-три года она начала полнеть и считала, что подолгу залеживаться в постели вредно, да и раннее вставание давалось ей без особого труда, но, как известно, утренний сон почему-то особенно сладок. Временами ее охватывало беспокойство по поводу постоянного недосыпания, и она старалась прилечь днем, приняв снотворное, однако лекарство оказывало на нее противоположное действие: желание вздремнуть улетучивалось без следа. Раз в неделю Канамэ приходилось появляться в своей конторе в Осаке и, бывало, в порыве альтруизма он сам провожал сына в школу, правда, таких дней набиралось от силы два-три в месяц. Короче говоря, в последнее время Мисако нечасто доводилось поблаженствовать одной в спальне.

Из сада по-прежнему доносился лай собак и голос окликавшего их сына: «Линди! Пионка!» В этом оживлении так явственно чувствовался приход весны, что Мисако невольно представила себе тихое безоблачное небо, каким оно было последние несколько дней. Сегодня ей предстоял нелегкий разговор с Таканацу, но мысль об этом так же мало встревожила ее, как грядущий праздник кукол. Если все принимать близко к сердцу, жизнь сделается невыносимой, а ей хотелось во что бы то ни стало удержать в себе это настроение, светлое и ясное, как погода за окном. «Интересно, как выглядит собака, которую привез Таканацу?» – вдруг подумала она и, охваченная каким-то детским любопытством, выбралась наконец из-под одеяла.

– Доброе утро! – крикнула она вниз, распахнув ставни. Голос ее прозвучал не менее звонко, чем у Хироси.

– Доброе утро, соня! – ответил ей Таканацу. – Сколько можно спать?!

– А который час?

– Да уже первый!

– Неправда! Я думаю, сейчас около десяти, не больше.

– Не пойму, как можно спать в такую чудесную погоду.

– В такую погоду и спится чудесно, – со смехом парировала Мисако.

– Но это неучтиво по отношению к гостю!

– Ничего, я не воспринимаю вас как гостя.

– Ну ладно, поскорее приводите себя в порядок и спускайтесь к нам. Для вас у меня тоже есть подарок.

– А это, стало быть, Линди? – спросила Мисако.

Сливовая ветвь наполовину закрывала от нее лицо Таканацу.

– Да. Собаки этой породы пользуются в Шанхае большой популярностью.

– Какой он симпатичный, правда, мама? – воскликнул Хироси. – Дядя Хидэо говорит, что прогуливать его должна ты.

– Почему?

– На Западе, – объяснил Таканацу, – дамы используют борзых в качестве украшения. Они считают, что такая собака на поводке добавляет им шарма.

– Неужели этак и я сойду за красотку?

– Ручаюсь!

– Но она такая грациозная! Рядом с ней я буду казаться толстухой.

– Что ж, в таком случае Линди только выиграет. Он подумает: «Как выгодно я смотрюсь на ее фоне!»

– Берегитесь, я вам это припомню!

Все рассмеялись, включая Хироси.

В саду росло несколько сливовых деревьев, сохранившихся еще с той поры, когда на этом месте была крестьянская усадьба. В начале февраля на них появлялись первые бутоны, а к середине марта одно за другим зацветали все деревья. Теперь цветы уже по большей части облетели, только два или три уцелевших сияли на солнце своими белоснежными лепестками. Линди и Пионка были привязаны к разным деревьям, чтобы между ними сохранялось расстояние, не позволяющее им наброситься друг на друга. Устав от лая, они лежали на земле в позе сфинкса и настороженно поглядывали друг на друга. Ветви сливовых деревьев заслоняли от взора веранду на европейской половине дома, и все же Мисако сумела разглядеть на ней мужа – он сидел в плетеном кресле и листал какой-то толстый фолиант; на столике перед ним стояла чашка с чаем. Таканацу в шелковой накидке поверх ночного кимоно, из-под которого выглядывали трикотажные кальсоны до пят, придавая ему не слишком опрятный вид, выносил свое кресло в сад.

– Не отвязывайте собак, – крикнула ему Мисако. – Я сейчас спущусь.

Наскоро искупавшись, она вышла на веранду.

– Вы уже завтракали?

– Разумеется. Дожидаться, пока ты проснешься, не имело смысла, – ответил Канамэ и, отхлебнув чаю из своей чашки, вновь уткнулся в лежавшую у него на коленях книгу.

– Не угодно ли принять ванну, мадам? – шутливым тоном спросил Таканацу. – Хозяйка этого дома пренебрегает правилами гостеприимства, зато прислуга оказалась на высоте положения и с утра пораньше согрела ванну. Если не брезгуете воспользоваться ею после меня, она в вашем распоряжении.

– Я уже приняла ванну, только что. Правда, я не знала, что вы меня опередили.

– Надо же, как быстро вы управились!

– Как вы думаете, я в безопасности, Таканацу-сан?

– В каком смысле?

– Надеюсь, вы не привезли из Китая какой-нибудь экзотической болезни?

– Что за чепуха! По этой части вам куда больше следует остерегаться своего супруга.

– Это еще почему? – встрепенулся Канамэ. – Я-то местный. Бояться нужно вас, приезжих.

– Мамочка! – позвал Хироси из сада. – Иди скорее, ты же хотела увидеть Линди!

– Хотела-то хотела, но из-за тебя и твоих собак я проснулась ни свет ни заря. И Таканацу-сан тоже хорош – кричал, как ужаленный.

– Возможно, по моему виду этого не скажешь, но я – бизнесмен. В Шанхае я поднимаюсь в пять утра и, прежде чем отправиться на службу, отмахиваю галопом целый круг от Сычуань-бэйлу до Цзянваня[63] и обратно.

– Ты по-прежнему увлекаешься верховой ездой? – спросил Канамэ.

– Да. Чтобы привести себя в бодрое состояние, я даже в самые холодные дни должен непременно проскакать на лошади положенную дистанцию.

Таканацу с Мисако направились в сад к сливовым деревьям.

– Может, приведете собаку сюда? –