Том 5. Багровый остров - Михаил Афанасьевич Булгаков

острова» Булгакова является продолжением и углублением работ Камерного театра по линии арлекинады, т. е. по линии гротескного выявления в сценических формах уродливых явлений жизни и сатирического обнажения их мещанской сущности и примиренчества с ней... Местом действия «Багрового острова» является театр... И директор театра Геннадий Панфилович, и драматург Дымогацкий (он же Жюль Верн) — оба на курьерских, вперегонки приспособляются, и оба полны почти мистического трепета перед третьим — «Саввой Лукичом», ибо от него, от этого Саввы Лукича, зависит «разрешеньице» пьесы или «запрещеньице».

Для получения этого «разрешеньица» они готовы на все: как угодно перефасонивать пьесу, только что раздав роли, тут же под суфлера устраивать генеральную репетицию в гриме и костюмах, ибо «Савва Лукич» в Крым уезжает. А «Савва Лукич», уродливо бюрократически восприняв важные общественные функции, уверовав, как папа римский, в свою мудрость и непогрешимость, вершит судьбы Геннадиев Панфилочей и Дымогацких, перекраивает вместе с ними наспех пьесы, в бюрократическом ослеплении своем не ведая, что с ними насаждает отвратительное мещанское, беспринципное приспособленчество и плодит уродливые штампы псевдореволюционных пьес, способных лишь осквернить дело революции и сыграть обратную, антиобщественную роль, заменяя подлинный пафос и силу революционной природы мещанским сладковатым сиропом беспомощного и штампованного суррогата.

В нашу эпоху, эпоху подлинной культурной революции, является, на наш взгляд, серьезной общественной задачей в порядке самокритики окончательно разоблачить лживость подобных приемов, к сожалению, еще до конца не изжитых до настоящего времени. Эту общественную и культурно важную цель преследует в нашем театре «Багровый остров» — спектакль, задачей которого является путем сатиры ниспровергнуть готовые пустые штампы как общественного, так и театрального порядка.

Вот почему в нашей постановке и в области ее театральной композиции мы стремимся оттенить никчемность этого приспособленчества, готового в любой момент совместить Жюля Верна с «революцией», конструктивизм с натурализмом, некультурность с идеологичностью и проч.

В этом плане выдерживается вся постановка и весь стиль спектакля, как в порядке его режиссерской трактовки, так и в приемах игры, сценического «оформления» и музыкального «монтажа»...» (См: Жизнь искусства. 1928. № 49. С. 14).

Уверен, что и Булгаков во многом был согласен с точкой зрения постановщика.

После премьеры и до письма Сталина Билль-Белоцерковскому шла обычная критическая травля рапповского толка: в различных газетах и журналах писали о провале спектакля «Багровый остров», что «Камерный театр совершил явную ошибку», что новая постановка театра — «эффектный, но холостой выстрел»... Иной раз даже похваливая постановку за художественное оформление, за актерские удачи, за режиссерские находки. Многих поразило выступление критика и общественного деятеля П. И. Новицкого, высказавшего в основном положительное отношение к пьесе и спектаклю, «интересной и остроумной пародии»: «Пародирован революционный процесс, революционный лексикон, приемы советской тенденциозно-скороспелой драматургии. Шаблоны стопроцентных, «выдержанных идеологически» пьес высмеяны зло и остро.

Но пародия и ирония автора, как всегда, двусторонни... Встает зловещая тень Великого Инквизитора, подавляющего художественное творчество, культивирующего рабские, подхалимски нелепые драматургические штампы, стирающие личность актера и писателя.

Идеологические финалы надо высмеивать. С казенными штампами надо бороться. Приспособляющихся подхалимов надо гнать. Дураков — истреблять. Но надо также различать беспощадную сатиру преданных революции драматургов, не выносящих фальши, лживости и тупости услужливых глупцов, спекулирующих на революционном сюжете, и грациозно-остроумные памфлеты врагов, с изящным злорадством и холодным сердцем высмеивающих простоту услужающих и политическое иго рабочего класса.

Режиссер, конечно, может перенести центр тяжести на пьесу Василия Артуровича. Он обязательно это сделает, повинуясь побуждениям Геннадия Панфиловича. И выйдет памфлет против бездарной фальши современных драматургов. Но дело не в илотах, а в зловещей мрачной силе, воспитывающей илотов, подхалимов и панегиристов. «Желал бы я видеть человека, который не желает международной революции!» — восклицает Геннадий Панфилович. Если такая мрачная сила существует, негодование и злое остроумие прославленного буржуазией драматурга оправдано. Если ее нет, то драматург снова оказывается в роли клевещущего врага, ловко маскирующего свои удары.

В пьесе, которая очень театральна и драматургически выразительна, 13 мужских и 2 женские роли. Много народа нужно для массовых сцен. И много такта — для режиссера.

Для провинциальной сцены пьеса рискованна. Она требует чрезвычайно тонкого истолкования. Следует предостеречь от увлечения ее экзотическими и сатирическими розами» (Репертуарный бюллетень. 1928. № 12. С. 9–10).

Но это был все еще 1928 год... И уж совсем поразительный случай, московский художественно-литературный журнал сочувственно цитирует отзыв из берлинской социал-демократической газеты: «Новая вещь Булгакова, конечно, не драматическое произведение крупного масштаба, как «Дни Турбиных»; это лишь гениальная драматическая шутка с несколько едкой современной сатирой и с большой внутренней иронией. Внутреннее волнение зрителя и злободневность, которую эта вещь приобрела у московской интеллигенции, показались бы нам такими же странными в другой среде, как нам странным кажется волнение, вызванное постановкой «Свадьбы Фигаро» Бомарше у парижской публики старого режима... Русская публика, которая обычно при театральных постановках так много говорит об игре и режиссере, на этот раз захвачена только содержанием. На багровом острове Советского Союза среди моря «капиталистических стран» самый одаренный писатель современной России в этой вещи боязливо и придушенно посредством самовысмеивания поднял голос за духовную свободу» (цитирую по: Молодая гвардия. 1929. № 2).

Отзыв Сталина о «Багровом острове» развязал руки бесчестным критикам рапповского толка, в частности, О. С. Литовский опустился до прямого доносительства: «В этом году мы имели одну постановку, предоставляющую собой злостный пасквиль на Октябрьскую революцию, целиком сыгравшую на руку враждебным силам: речь идет о “Багровом острове”» (Известия. 1929. № 139. 20 июня. С. 4). Под напором подобной «критики» пришлось и вполне приличному человеку и критику П. И. Новицкому изменить свое отношение к спектаклю и пьесе: «До сих пор не сходит с репертуара Камерного театра клеветническая пьеса М. Булгакова «Багровый остров», с холодным злорадством высмеивающая политическое иго рабочего класса и пародирующая ход Октябрьской революции» (Печать и революция. 1929. Кн. 6. С. 62–63).

Из всех отзывов критиков М. А. Булгаков выделял положительный отзыв П. И. Новицкого и публикацию в журнале «Молодая гвардия».

«...Позволительно спросить — где истина? — писал Булгаков в письме к «Правительству СССР» 28 марта 1930 года. — Что же такое, в конце концов, — «Багровый остров»? — «Убогая, бездарная пьеса» или это «остроумный памфлет»?

Истина заключается в рецензии Новицкого. Я не берусь судить, насколько моя пьеса остроумна, но я сознаюсь в том, что в пьесе действительно встает зловещая тень, и это тень Главного репертуарного комитета. Это он воспитывает илотов, панегиристов и запуганных «услужающих». Это он убивает творческую мысль. Он губит советскую драматургию и погубит ее.

Я не шепотом в углу выражал