Эмиль Золя - Собрание сочинений. Т. 22. Истина

Леона не оказалось дома, но он должен был скоро вернуться. В гостиной они застали старика Савена и его старшего сына, паралитика Ашиля, сидевшего в кресле у окна. Небольшая гостиная находилась в нижнем этаже удобного дома, стоявшего возле обширных надворных построек фермы. Увидев Марка, Савен воскликнул с недоумением:

— Здравствуйте, господин Фроман, очень рад, что вы решили зайти ко мне! А я-то думал, что вы со мной в ссоре!

Савен был все такой же тощий и тщедушный, все так же задыхался от кашля, но он пережил свою красивую и здоровую жену. Болезненно ревнивый, он считал религию необходимым средством для обуздания женского легкомыслия, но, застав однажды свою жену чуть ли не в объятиях ее духовника, отца Теодоза, стал донимать ее подозрениями и придирками и в конце концов свел в могилу. До сих пор он сохранял в душе горькое чувство обиды на святых отцов, хотя еще больше трусил перед ними.

— Почему вы думали, что мы с вами в ссоре, господин Савен? — спокойно спросил Марк.

— Да ведь мы никогда не сходились с вами во взглядах… Ваш сын женился на моей внучке, но это вовсе не означает, что между нами возникло какое-то понимание… Вот вы изгоняете отовсюду священников и монахов, а это неправильно, вы только усиливаете распущенность. Я их не люблю, я старый республиканец, социалист, да, господин Фроман, социалист! Но женщины и дети нуждаются в острастке, я всегда это говорил и не устану повторять!

Марк невольно улыбнулся, вспомнив о злоключениях Савена.

— Да, я знаю вашу теорию — религия в качество полицейской дубинки. Но какую силу может иметь религия, если уже не осталось верующих, а священников теперь можно не опасаться?

— Можно не опасаться? Великий боже, как вы заблуждаетесь! Всю жизнь я был их жертвой. Если бы я сблизился с ними, я не влачил бы в конторе жалкое существование и не был бы теперь в тягость моему сыну Леону. Постоянные лишения убили мою жену, а мой сын Ашиль, вы видите, в каком он печальном состоянии! Если бы я поместил его в семинарию, он был бы уже префектом или председателем суда; а теперь, просидев тридцать лет писцом в той же конторе, что и я, он лишился рук и ног, не может даже ложку ко рту поднести. Попы — мерзавцы, но все же лучше жить с ними в ладу, верно, Ашиль?

Больной дружески кивнул своему бывшему учителю и проговорил слабым надтреснутым голосом:

— Раньше священники действительно делали погоду, но теперь люди прекрасно обходятся без них… Конечно, теперь легко сводить с ними счеты и разыгрывать из себя поборников справедливости.

Он посмотрел на Адриена; по-видимому, это язвительное замечание относилось именно к нему. Болезнь, нужда, смерть его жены, Виржини, ссора с дочерью Леонтиной, вышедшей замуж за мелкого торговца скобяным товаром в Бомоне, — все это сделало Ашиля желчным.

— Помните, господин Фроман, — продолжал Ашиль, — когда розанский суд вновь вынес обвинительный приговор Симону, я говорил вам, что убежден в его невиновности. Но что же я мог сделать один? Лучше всего было молчать… А теперь развелось немало юнцов, которые считают нас подлецами и собираются дать нам урок, воздвигнув триумфальные арки для встречи мученика! Вот уж поистине дешевый героизм!

Адриен понял, что Леон проговорился дома о его планах. Он постарался успокоить больного:

— Конечно, когда все сознают, что такое справедливость, каждый становится смелым… Я отлично знаю, сударь, что вы человек здравомыслящий, и должен сказать, в моей семье есть люди куда более отсталые и упрямые. В настоящее время надо желать одного, чтобы все объединились в общем порыве, в горячем стремлении к братству и справедливости.

Савен сначала с недоумением слушал этот разговор, но потом сразу понял, почему Марк и Адриен явились к ним в дом и теперь ожидали Леона. А он-то воображал, что этот визит просто долг вежливости.

— Так вот оно что, вы пришли сюда из-за этой глупой затеи, вы хотите восстановить справедливость… Но я против этого, да, против! так же, как и ваши родственники, о которых вы только что упомянули, сударь. Мой сын Леон, конечно, поступит, как ему угодно, но я все же остаюсь при своем мнении… Жиды, сударь, жиды, во всем виноваты жиды!

Адриен, в свою очередь, с изумлением глядел на Савена. О чем он толкует, что это за разговор о жидах? Антисемитизм перестал существовать, и современное поколение просто не понимало, как можно во всем обвинять евреев. Свободные от оков догматизма люди и не помышляли о каких-то различиях между евреями и католиками. Только католическая церковь, в отчаянной попытке привлечь утративший веру народ, пыталась внушать бессмысленную ненависть к евреям; но религия умирала, и антисемитизм совсем исчез.

Марк с любопытством следил за этой сценой; перед ним снова вставало далекое прошлое, и, припоминая каждое движение, каждое слово Савена, он невольно сравнивал их с движениями и словами, какие наблюдал и слышал сейчас. Наконец вернулся Леон со своим шестнадцатилетним сыном Робером, который уже помогал отцу на ферме. Узнав о причине посещения Марка, Леон был очень тронут; к Марку он всегда относился с большим почтением.

— Господин Фроман, вы, конечно, не сомневаетесь, что я готов сделать все, чтобы угодить вам. Вы — наш уважаемый и справедливый учитель… Адриен, вероятно, говорил вам, что я вовсе не против его проекта, я буду отстаивать его всеми силами; ведь я совершенно согласен с Адриеном: только искупив свою вину перед Симоном, Майбуа восстановит свою честь… Но, повторяю, решение муниципального совета должно быть единогласным. Я приложу к этому все старания, но и вы помогите нам. — Заметив, что отец иронически посмеивается, он сказал с улыбкой: — Не строй из себя упрямца, ведь ты сам недавно признался, что считаешь Симона невиновным.

— Охотно признаю его невиновность. Но я тоже ничего не сделал дурного, однако мне не будут строить дом.

— У тебя есть мой дом, — довольно резко ответил Леон.

Это больно задело Савена, ведь его приютил сын, который самостоятельно добился успеха в жизни и тем самым опроверг сетования отца, постоянно сожалевшего, что он не искал покровительства у ненавистных ему священников.

— Да стройте ему хоть собор, если вам это нравится. Я никуда не двинусь отсюда, вот и все, — с раздражением воскликнул он.

— Увы! — простонал Ашиль, страдая от боли в ногах. — Я тоже никуда отсюда не двинусь. Но не будь я прикован к креслу, я пошел бы с тобой, милый Леон, ведь я принадлежу к тому поколению, которое хотя и не исполнило своего долга в отношении Симона, но вполне его осознало и готово исполнить.

Тут Марк и Адриен распрощались и ушли, очень довольные, уверенные в успехе задуманного ими дела. Расставшись со своим спутником, Марк направился к Луизе; шагая по широким улицам нового квартала, он размышлял о том, что видел и слышал в этот день, вспоминал былые годы, долгий пройденный путь. Перед ним проходила вся его жизнь, напряженная борьба и, наконец, победа. Сорок лет назад он столкнулся в семьях Бонгара, Долуара и Савена с крайним невежеством; и неотесанный крестьянин, и менее тупой рабочий, и мелкий чиновник, пускавшийся в пространные рассуждения, были ослеплены эгоизмом, глупостью, страхом. Затем пришло новое поколение, в котором развивали разум и мужество, но оно было еще не в силах здраво размышлять и действовать. Следующее поколение под влиянием школы, освободившей его от суеверий и заблуждений, уже научилось логически и трезво мыслить, обрело силы и смогло бороться за великое дело освобождения человечества. А дети этого поколения, несомненно, будут еще сознательнее и станут энергично трудиться ради блага всех людей на земле. Марк очень правильно оценил положение, когда в свое время говорил, что страна, погрязшая в невежестве, отупевшая, зараженная религиозными предрассудками, которые поддерживала в ней продажная пресса, не могла поднять голос протеста против несправедливого приговора, вынесенного Симону. Он не без оснований считал, что только просвещение может спасти людей от нелепых догматов церкви с ее адом, раем, с ее учением, парализующим общественную жизнь, уничтожить обман и заблуждения, сформировать новых граждан, исполненных мужества и разумной солидарности. Марк посвятил жизнь делу освобождения народа, и вот наконец он видел результаты своих трудов: теперь начальная школа несла свет истины и справедливости толпе, веками прозябавшей в беззаконии, как неразумное стадо.

Марк испытывал глубокий душевный покой. В нем было столько терпимости и доброты! Он много страдал в жизни и нередко возмущался упорной злобой и бессмысленной жестокостью людей. Но теперь он постоянно вспоминал слова Фернана Бонгара и Ашиля Савена. Безусловно, они допустили несправедливость; но ведь они сами говорили, что сделали это по незнанию, по слабости. Нельзя было поставить им в вину их невежество, их бездеятельный ум. Он охотно прощал им, он даже не питал злобы к тем, кто еще упорствовал в своих заблуждениях; ему только хотелось, чтобы встреча Симона стала праздником всеобщего примирения, чтобы граждане Майбуа соединились в братском объятии и впредь стремились лишь ко всеобщему благу.