Голова сахара. Сербская классическая сатира и юмор - Йован Стерия Попович

с утра я отправлюсь в путь, но навсегда сохраню благодарность за такую встречу. Говоря откровенно, я очень смущен и не совсем понимаю, что со мной произошло. Правда, я в этой стране впервые, но мне и во сне не снилось, что неизвестного могут так встречать. Мне кажется, что это сон.

— Так вы подписали договор? — воскликнули все в один голос.

— Вот он! — сказал иностранец и, вынув из кармана листок бумаги с текстом договора, принялся читать на своем языке. Договор был заключен между ним и продавцом слив, живущим в глубине Страдии, который с такого-то числа обязывался поставить ему такое-то количество слив для изготовления повидла.

После оглашения такого глупого договора иностранец был тайно изгнан из Страдии. А как еще могло поступить столь мудрое и цивилизованное государство? Через три дня правительственные газеты поместили такую заметку:

«Правительство энергично содействует заключению договора о новом займе, и, по всем данным, уже в конце этого месяца мы получим часть денег».

Народ поговорил немного о Хории и перестал. Все пошло своим чередом.

Размышляя над последним событием, я пришел в восторг от всеобщей гармонии в Страдии. Здесь не только министры симпатичные и достойные люди, но, как я заметил, и глава церкви остроумный и талантливый человек. Кто бы мог догадаться в час, когда решается судьба государства, запеть над чемоданом торговца божественный гимн, оказав тем самым огромную помощь трудолюбивому правительству в его великих подвигах. Как не быть удаче при такой слаженной работе?

Я решил при первом же удобном случае посетить мудрого отца, главу церкви, чтобы поближе познакомиться с этим великим страдианином…

Перевод Г. Ильиной.

БОРИСАВ СТАНКОВИЧ

Господин Таса{68}

В то время, как его товарищи метались, переходили с одного факультета на другой, начиная, как правило, на техническом, безвозмездно занимались искусством, журналистикой и критикой и так теряли год-другой, он, не отвлекаясь ни на что, шел прямо к цели. Хотя его больше привлекали история и литература, поступил он на юридический факультет. И только потому, что юрист сразу же мог стать практикантом. А получив это место в одном из министерств, он с облегчением вздохнул, почувствовав твердую почву под ногами, ибо хорошо знал, как надо поступать, чтобы всегда быть при деле. Со своими коллегами-практикантами, «бедными студентами из только что освобожденных областей», которые, как и он, были приняты в то же министерство, он порвал всякие сношения. Да и не похож он был на них. Эти его коллеги рассматривали свою службу как синекуру, являлись в канцелярию когда вздумается, вечно таскали с собой какие-то потрепанные книги, да еще на иностранных языках, а если брались за переписку бумаг, то не могли написать и одного листа, чтоб не пролить чернильницу, не переменить два-три пера, не вымазать руки в чернилах, а поскольку, как всякие «социалисты», они еще критиковали работу учреждения и деятельность вышестоящих, то при первом же «сокращении бюджета» снова оказывались на улице среди «товарищей». Нет, он вел себя совсем иначе и был аккуратней и прилежней даже практикантов без образования. Он сразу же занял место архивариуса и, стремясь как можно быстрей порвать со своими однокашниками, чтоб не угодить в какую-либо заваруху, старался и внешне ничем на них не походить. Никогда не появлялся помятым, опухшим, не выспавшимся после ночных диспутов или кутежей. Всегда хорошо отдохнувший, свежий, с ровным пробором на темени, для чего ему, имевшему, как и все наши крестьяне, жесткие волосы, приходилось смачивать их водой и долго чесать гребешком, да еще прижимать и укладывать руками. И руки у него были всегда безукоризненно чистыми, а ногти он подрезал почти до мяса, так что было даже неприятно смотреть. Естественно, товарищи его презирали и называли «господин Таса», зато через три месяца с начала службы их уволили, а он остался.

Только теперь он наконец свободно вздохнул и почувствовал себя в своей стихии. Первым делом надо было найти себе жилье, лучше всего у какого-нибудь бедного родственника или главного кассира или чиновника казначейства, которые занимаются именно «платежными кредитами» практикантов и мелких служащих и которые могут, если им кто-либо придется не по душе, выгнать со службы, оправдавшись перед начальством якобы исчерпавшимся кредитом, но в то же время поддержать полюбившегося претендента, отыскав для него кредит по какой-либо другой статье. Найдя как раз такую квартиру, он тут же распустил слух, что после окончания университета готов жениться на девушке-бесприданнице, родители которой тем или иным способом поддержали бы его во время учения. И так как в семьях всех этих бывших торговцев, а ныне чиновников казначейства, которые государственную должность старались превратить в наследственную, всегда было немало бедных родственниц, его охотно приглашали на обеды, семейные праздники, именины и дни рождения — и мало-помалу повсюду он становился своим человеком и почти членом семьи. А чтобы доказать ему, что в случае женитьбы на бедной невесте он никогда не останется без службы и теплого местечка, они бегали по своим богатым, влиятельным родственникам и просили за него. Обычно они устраивали его репетитором в состоятельные дома, и, хотя он был всего-навсего студентом-юристом с небольшим запасом гимназических знаний, он с удовольствием брался за репетиторство и ни в коем случае не собирался бросать это занятие, равно как и своего ученика, пока тот не закончит школу.

А сам тем временем спешил убедить своих будущих родственников в том, каким внимательным сыном будет он для родителей своей будущей жены, и без всякого стеснения поверял им все тяготы и муки жизни «бедного студента». И чтобы показать, как развито у него чувство благодарности, он не упускал случая послать подарок, и иногда даже и деньги своим бедным родителям в деревню. Но делал это всегда через хозяйку, то есть тетку своей бедной невесты, так как ему за делами якобы недосуг.

Таким образом, у него была служба, все более многочисленные и хорошо оплачиваемые уроки, и он уже не в шутку, а всерьез становился господином Тасой. Правда, одеваться по моде он еще не решался, и из-под старомодного воротничка с повязанным косо галстуком выглядывали оловянные пуговицы, как и подобает «бедному студенту». Но и по цвету уже явно холеного лица, и особенно по его походке, медлительной и чуть расслабленной, было видно, что сам он уже чувствует себя господином, уверенным, независимым, сильным.

И так же, как он дорожил службой и каждым из своих