На вашем месте. Веселящий газ. Летняя блажь - Пэлем Грэнвилл Вудхауз

пошел посмотреть и влюбился с первого взгляда. Послал записку за кулисы, пригласил в ресторан, он в те времена был очень шустер. Через неделю поженились.

История эта глубоко тронула гостя. В молодости он побывал певцом-официантом и, ежевечерне исполняя слащавые шлягеры для публики, склонной по малейшему поводу пустить слезу над пивом, насквозь пропитался сентиментальностью.

– О-о! – умилился он. – Прямо как в песне.

– Да, не без того.

– Английский лорд и американская Золушка!

– Вообще-то Бак – не лорд, да и мама не Золушка, но все равно очень трогательно.

– Да уж. Люблю хорошую песню.

– И я люблю.

– Любовь, как говорится, правит миром.

– Неплохо сказано.

Булпит приостановился и кашлянул. В глазах у него зажегся многозначительный блеск, рука дернулась, будто он намеревался ткнуть племянницу под ребро. Он поборол себя, но Джин без труда предугадала, что, покончив с любовью старшего поколения, он перекинется на молодое.

– А кстати, насчет любви…

– Да?

– Вчера вечерком, у речки… э?

– Понимаете…

– И кто же он?

– Один мой… приятель.

– Я и сам догадался, что ты ему – хе-хе – симпатизируешь. Как его зовут-то?

– Адриан Пик.

– Жарко ты его целовала!

– Я…

– Похож на этих… Ну, картинки всюду понатыканы – такие шляпы треугольные, короткие штаны…

– Кавалеры с портретов?

– Вот-вот. Тебе он вроде нравится?

– Да, очень. А теперь, – сказала Джин, – вам, наверное, не терпится увидеть маму.

Подойдя к звонку, она нажала кнопку; но если рассчитывала, что это побудит собеседника сменить тему, то недооценила своего дядю. Булпит был не из таких.

– Ничего мальчик!

– Да.

– Давно его знаешь?

– Не очень.

– Где работает?

Джин вспыхнула. Казалось бы, невинный вопрос, даже менее дотошный человек, пожалуй, его бы задал, но она очень пожалела, что не может ответить: «Адриан – многообещающий молодой адвокат», или даже пусть «солидный клерк», и ей показалось, что она ведет себя предательски.

– Точно не знаю. Одно время писал светскую хронику. У него есть доход. Небольшой, правда.

– Понятно. Нищий, можно сказать.

Дверь открылась. Появился дворецкий. Булпит, отерев руку о брючину, почтительно ее протянул.

– Лорд Эббот?

– Нет, сэр, – отвечал Поллен, не замечая протянутой руки. – Вы звонили, мисс?

– Да. Передайте, пожалуйста, маме, к ней мистер Булпит.

– Слушаюсь, мисс.

Дворецкий удалился, Булпит с прежней наглостью возобновил перекрестный допрос:

– Как насчет этих, перспектив?

– Простите?

– Светит ему что?

– Нет.

– А что думает наш лорд?

– Он ничего не знает.

– Не просветила, э?

– Пока нет.

– Понятно. Да-а, обидно, что парень отчаливает. Будешь по нему скучать?

– Как отчаливает?

– Уезжает то есть. Парень твой, Пик. Ты что, не знала?

– Не может быть! Он только вчера приехал.

– Сам сказал Дж. Дж. Ванрингэму.

– Ванрингэму? – удивилась Джин.

– Так он назвался. Крепкий такой парняга. Плечи – во! Подошел я, как говорится, к хвосту, Пик и говорит, что для скорости наймет такси.

Сэмюэл Булпит был достаточно плотен, но сейчас как-то зыбился, словно состоял из дыма. Узнав, что Джо Ванрингэм посмел преследовать ее здесь, Джин просто вскипела и на мгновение даже отвлеклась от поразительного известия, что Адриан решил скоропалительно оборвать свое пребывание на барже. Ей хотелось побыть одной и на воздухе, словно тем, кто приходит в себя после обморока.

– Простите, – сказала она, – я вас оставлю. Мама вот-вот придет.

– Беги, чего там! – благожелательно разрешил Булпит.

Джин вылетела на террасу, он принялся топтаться по комнате, нюхая цветы. Через несколько минут дверь снова распахнулась, и вплыла леди Эббот.

Когда Поллен принес свою весть, леди Эббот лежала на канапе у себя в будуаре, раздумывая о том, как сильно она любит своего Бака и какая жалость, что он изводится по всяким пустякам, вроде долга мистеру Чиннери. Сама она никогда себя не изводила.

Монументальная блондинка вообще не волновалась, и безмятежность ее не пробили бы землетрясение или рухнувшая на голову крыша.

Если это покажется вам странным в бывшей хористке мюзик-холла, вспомните, что лишь в наши суматошные дни слово «хористка» означает шуструю, тощую, гибкую девицу на пружинках, страдающую, по всем признакам, пляской святого Витта. В эпоху же ее профессиональной карьеры хор состоял из высоких статных дам, напоминающих песочные часы; они застыло высились в глубине сцены, томно взирая на публику, опираясь на зонтик. Порой (нечасто) какая-нибудь выходила из комы и чуть заметно кивала приятелю в первом ряду, но, как правило, хористки живописно стояли, и ни одной из этих статуй не удавалось стоять неподвижней, чем Алисе Булпит.

Она и сейчас напоминала статую, когда, приостановившись в дверях, озирала брата, исчезнувшего из ее жизни на четверть века. Надлежащую оживленность в их встречу внес именно этот брат.

– Вот это да! – вскричал он. – Ох ты, ох ты, ох ты!

На мраморном лице леди Эббот слегка засветилось любопытство.

– Ну, Сэм! – сказала она. – Неужели та же самая жвачка?

Булпит еще раз выскочил на террасу и отвечал, вернувшись:

– Другая. Нет, вот так ну!

Леди Эббот позволила заключить себя в братские объятия.

– Рад тебя видеть, Алис!

– И я тебя, Сэм.

– Удивил, небось, а?

– Да уж! Еле устояла, – лихо соврала леди Эббот. Не родилось еще то создание, которое могло бы выбить ее из равновесия. – Каким ветром к нам? По делу?

– И поразвлечься.

– Все разъезжаешь с этой мастикой?

– Ты что! Торговлю я бросил лет пятнадцать назад.

– А чем занимаешься?

– Можно сказать, ушел от дел. То есть, я так думал… Знаешь, как оно бывает… Знакомишься с такой это компанией, втравят тебя в новый… этот, проект. Нет, совсем не изменилась!

– А ты растолстел немножко.

– Да, поднабрал фунтик-другой.

– Зубы новенькие?

– Нынешнего года, – горделиво сообщил Булпит. – А у тебя, сестренка, шикарный домик.

– Ничего, мне нравится.

– И дочка – высший сорт.

– Имоджин?

– Ее так зовут? Сейчас разговаривали. Рассказала мне, как ты замуж вышла.

– Да.

– Вот это роман так роман! Прямо сказка!

– И правда. Я рада, что Джин тебе понравилась.

– Шик-блеск. Если и хозяин твой хорош, жаловаться… хе-хе… не на что!

В красивых глазах леди Эббот засветилась нежность.

– Бак у меня молодец. Тебе понравится. Пойдем, провожу тебя к нему. Он у себя в кабинете.

– Само собой, пойдем. А как мне его называть? Ваша светлость?

– В жизни не слыхала, чтоб кто-нибудь звал его иначе, чем «Бак».

– Ничего парень?

– Наш человек, – подтвердила леди Эббот.

И повела брата длинными коридорами, за один угол, за другой, пока не добрались до двери, из-за которой доносились голоса. Леди Эббот толкнула ее. Они вошли.

Голоса, доносившиеся из-за двери, принадлежали сэру Бакстону и мистеру Чиннери. Когда Булпит вторгся в столовую, Бак сидел в кабинете один, корпел над бумагами, касающимися усадьбы,