Елизавета I - Маргарет Джордж

– В каком смысле?

– В таком, что оно перестанет исходить зловонием и гнать людей из своих домов из-за невыносимого запаха. Новоявленный Аякс – весьма славный малый.

– Довольно ваших шуточек! Скажите мне прямо: что это такое?

– Это водяной шкаф! – с гордостью произнес он. – Позвольте мне продемонстрировать принцип его действия.

Он подошел к бочонку и повернул кран на трубе, идущей к креслу. Потом нагнулся и повернул еще одну гайку снизу:

– Готово!

Вода с оглушительным журчанием и бульканьем понеслась по трубе, после чего раздался звук, больше всего напоминавший отрыжку. Такой громкий, что его, наверное, слышно было даже в присутственном зале.

– Это… О, уверен, пояснения относительно его истинного предназначения совершенно излишни. Смотрите, вы… ой, то есть тот, кто им пользуется, садится сюда, на это сиденье, а потом, вместо того чтобы оставить… как есть… вода из этого бачка смоет все прочь, в крытую камеру. Вы э-э-э… меня понимаете?

– Да, Джон.

Я почувствовала, что краснею. Не знаю уж, было ли дело в том, что он заговорил о вещах столь интимных, или я просто представила, что гвардейцы, стоявшие у входа во дворец, каждый раз будут слышать, что происходит в королевской уборной.

– Вы захотите установить его в каждом дворце! – воскликнул он. – Мое изобретение преобразит их. И все, чего я прошу, – это…

– Чтобы оно звалось в вашу честь?

– О! Это была бы забавная шутка! – Он склонил голову набок. – Сколько таких мне заказать, чтобы удовлетворить вас?

– Удовлетворить меня… странное слово вы выбрали.

– Я верю, что это исключительно удобное приспособление, – сказал он. – И ваши придворные дамы… наверняка оценят его по достоинству. С ним они почувствуют себя более утонченными.

– Я думаю, что ваше детище делает честь вашему изобретательному уму, но не уверена, что оно достаточно практично, чтобы иметь будущее.

Он мгновенно сник.

– Оно громоздкое, дорогое и адски громкое, благодаря чему в ваши дела немедленно окажутся посвящены все до единого в сотне ярдов вокруг. Нет, Джон, я не думаю, что оно распространится по всему королевству со скоростью молнии. И тем не менее, поскольку вы мой самый любимый крестник, я закажу один экземпляр для дворца в Ричмонде. Вот!

Придворные дамы, молодые и старые – все, кто набился в мою опочивальню, – захихикали.

– Вот видите, как им не терпится его опробовать? К чему ограничиваться Ричмондом?

Красивое лицо Джона было открытым и простодушным.

– Я полагаю, прежде чем бросаться в какое-то предприятие очертя голову, нужно сначала попробовать, подходит ли вам оно.

– Как вы поступили в отношении брака? – вскинул он брови.

Нет, ну каков наглец!

– Совершенно верно, – кивнула я. – И это оказалось самой мудрой тактикой.

– Ваш блистательный отец, король, всегда был открыт новому и с охотой избавлялся от старого, – не сдавался он. – Уж он наверняка установил бы их повсюду.

– У него было больше денег, чем у меня, – отозвалась я ровным тоном. – Он мог позволить себе делать больше ошибок. Ах, Джон, если бы вы знали, до чего же трудно, когда на счету каждое пенни.

Суровая реальность грубо вторглась в наш фривольный обмен репликами, которым мы оба так наслаждались.

– Воистину так, – мгновенно посерьезнел он. – И мы ценим ваше умение разумно распоряжаться каждым пенни. Благодаря ему вы купили нашему государству безопасность.

– Спасибо на добром слове. Значит, в этом году моей расточительной экстравагантной покупкой будет ваш Аякс. Не драгоценности, не платья, не лайковые перчатки. Да здравствует Аякс! Генрих Четвертый с Филиппом мне обзавидуются, я уверена. Ибо, несмотря на всю утонченность французов и все богатство испанцев, им придется делать свои дела по-старому. Единственное, о чем я вас попрошу, Джон…

Он немедленно встревожился.

– …это о том, чтобы вы хранили конструкцию вашего Аякса в абсолютном секрете. Враг не должен получить к нему доступ! – (Поздно я спохватилась, поздно.) – Вот видите, ваши шуточки заразительны. Ступайте.

Я легонько потрепала его по голове.

Желая забыть о темном господстве Аякса, я быстрым шагом вышла из королевских апартаментов и двинулась по открытой площадке верхнего двора. Это была самая высокая точка территории замка, и здесь я чувствовала себя ближе всего к небесам, которые сегодня набрякли свинцовыми облаками, предвещавшими неминуемый дождь. Я прошла мимо старой приземистой круглой башни и очутилась перед жемчужиной замка, капеллой Святого Георгия, которая сто лет назад была перестроена по последнему слову тогдашней моды. Мой прадед Эдуард IV хотел во что бы то ни стало быть похоронен здесь. План строительства не поспевал за его бурной жизнью, и умер он прежде, чем капеллу достроили. Однако это не помешало воздвигнуть величественную усыпальницу, а уже после вокруг нее выросло здание.

Я переступила через порог и немного подождала, чтобы глаза привыкли к полумраку. Несмотря на название, капелла была величиной едва ли не с собор – двести пятьдесят футов от входа до задней стены. Дневной свет просачивался сквозь огромное витражное западное окно у меня за спиной и играл на каменном полу рубиновыми, сапфировыми, изумрудными отблесками, превращая его в пестрый гобелен. Запах старого камня и известки, которым был пропитан сырой воздух, окутал меня, точно шаль.

Я медленно двинулась вглубь нефа в направлении отцовской могилы в дальнем конце. По обеим сторонам располагались капеллы, которые сейчас пустовали. Когда-то состоятельные семьи, сделавшие щедрые пожертвования на помин их душ, получали эти помещения в частное пользование, и там за их души денно и нощно возносили молитвы, призванные облегчить им пребывание в чистилище. Эту задачу поручали священнику, который ничем другим больше не занимался. Однако, после того как подобная практика была признана папской ересью, чистилище объявили несуществующим. Теперь душам всех этих людей, лежавших в богатых усыпальницах посреди заброшенных капелл, приходилось полагаться на себя.

Я дошла до хоров, дома ордена Подвязки. Задний ряд деревянных кресел предназначался для кавалеров ордена, и над каждым висели геральдический щит, знамя и меч его хозяина. Когда тот умирал, знамя и меч снимали, а щит оставался, создавая таким образом летопись всех кавалеров, которые сидели в этом кресле начиная с 1390 года.

Если кавалер оказывался недостойным столь высокой чести, над ним производилась церемония разжалования, во время которой его лишали всех знаков ордена. За время моего царствования разжалованы были всего двое. Томас Перси, граф Нортумберленд, который принял участие в мятеже северных графов, единственном пока что восстании против меня. И мой кузен Томас Говард, герцог Норфолк, который попытался жениться на Марии Шотландской, когда та жила пленницей у нас