Рушатся берега - Нгуен Динь Тхи

какой-то парнишка молча стоял с двумя пустыми ведрами.

— Кто это?

— Разве не помните? Это Ка, сын тётушки Муй.

— А! Брат Соан?

— Он самый. Теперь он служит в доме Бат, продает лапшу.

— Как мама, Ка?

Парнишка подошел ближе и присел на землю.

— Спасибо, хорошо. А вы, дядя, рассказывайте, пожалуйста, дальше.

— Что же дальше! Не сегодня-завтра подпишут договор о капитуляции. Вот и все.

— Ну, а с нами что будет? — спросил Ты Гать.

— В газетах пишут, что японцы требуют пропустить в Индокитай свою контрольную миссию. Причем требуют так, что французам, наверное, придется согласиться.

— Понятно. Как говорится: сойдет вода из пруда и ряска на дно ляжет. Раз Франция сдалась, так здесь французам и трепыхаться нечего. Вы вот что мне скажите, учитель: что за люди эти японцы? Как они к нам относятся?

— Ну, об этом, дедушка, я не берусь судить. Надеюсь, все будет хорошо.

— В прежние времена слыхал я их песню об Азии. Так что вроде бы должны иметь сочувствие.

— А, помню! «Азия — первый континент...» — гимн Тонкинской школы. Старик Май учил нас этому гимну. Поживем — увидим. Ждать-то недолго осталось. Ну ладно, я, с вашего позволения, пойду.

Хой поднялся. Старик пошел его проводить и все улыбался, хитро щуря глаза. «Как не пожалеть! Нет, есть правда на небесах, есть!..»

Хой поспешно зашагал по дороге. Ка побежал за ним.

— Ты разве не домой?

— Нет, я к реке за водой.

— Сестра все еще у депутата?

— Да. Она серьезно больна. Боюсь я за нее.

— Ну что ты! Поправится.

— А ваши, наверное, здорово обрадуются. Тетя Тхао все время ходила на станцию, встречала поезда. А вчера Донг вернулся из Хайфона. Ну ладно, я пойду, до свидания.

Вечером вся семья собралась за ужином. Хой и Донг не были дома больше года. Хой работал в Ханое, а Донг учился в хайфонской школе. В деревне оставалась Тхао с детьми и свекром. И лишь под Новый год вся семья собиралась вместе, чтобы провести праздники дома. В эти дни забывались обычно повседневные тревоги и заботы о хлебе насущном. Однако на этот раз настроение у всех было тяжелое, никто не знал, куда повернут события. Сейчас всем хотелось быть вместе, сообща как-то легче переносятся трудности и невзгоды. Тхао в этом нуждалась больше всех. Она знала, что теперь семье придется туго, ведь Хой стал безработным, его школа в Ханое снова закрылась. А у Донга вообще не было никакой работы. На аптеку же да на жалкие приработки Тхао при двух детях надежда плохая. Но, как говорится, лучше голодать, да быть вместе. Все-таки в доме появились мужчины. Чтобы как-то отметить приезд мужа и деверя, Тхао раздобыла полбутылки вина, поджарила арахис, приготовила мужчинам яичницу. Дети уже поели, но все еще вертелись у подноса. Хиен сидела рядом с дедушкой, а Ван забралась на колени к отцу. Она то и дело протягивала руку к блюду с арахисом.

Хой рассказывал последние новости. Возбужденный вином, он с удовольствием говорил о быстром и позорном поражении французов. Старик Зяо слушал молча. Рассказ сына вызывал у него не радость, а скорее тревогу. Если заявятся к ним японцы, тогда скажи прощай французскому языку. В свое время им пришлось уже вместо иероглифов учить латинские буквы. А теперь может случиться, что снова придется учить иероглифы, и многолетняя учеба Донга полетит к черту. Старший-то сын имеет профессию, о нем можно не беспокоиться. А Донг? Этот и в интеллигенты не выбился, и от крестьянства отошел! Кто мог подумать, что так обернется дело! А чтобы выучить японский, придется снова засесть за иероглифы. Хорошо, что дети с его помощью одолели учебник «Три тысячи знаков». Все-таки кой-какой запас есть. Правда, только подумаешь об этом, так тошно делается.

Погруженный в свои мысли, Зяо лишь краем уха прислушивался к разговору. Время от времени он брал палочками кусочек яичницы, давал Хиен, грустно вздыхал и гладил девочку по голове. После того как «французская тема» была исчерпана, перешли к местным новостям.

— Утром на рынке, — сообщил Донг, — встретил депутатскую жену. Спрашивала, не вернулся ли ты. Почему, говорит, никогда не зайдет в гости?

Хой расхохотался.

— Что это она вдруг стала такой гостеприимной!

— Ничего удивительного! — сказала Тхао. — Треснул верхний жернов, так треснет и нижний. Теперь они все будут сладкими, как патока!

Старый Зяо был явно недоволен словами снохи.

— Ишь какая языкастая! Нельзя так! Надо ценить, что они стали держать себя с народом скромнее. Я думаю, не мешает вам как-нибудь сходить к депутату.

Тхао отвернулась, чтобы скрыть улыбку, а Хой продолжал смеяться.

— Подумать только! Как это я удостоился внимания такой важной особы. Гляди, еще сама в гости к нам заявится!

— В Хайфоне я недавно встретил Лока, — сообщил Донг.

— Сына Дьема?

— Да. Он закончил училище и получил звание сержанта. В военной форме его не узнать. Стал артиллеристом. Я его встретил как раз перед их отъездом в До-сон на стрельбы.

— Ты давно виделся с Дьемом? — спросила Тхао мужа. — Жаль Лока, такой всегда был скромный малый. Старик-то все еще сердится на него? С тех пор как умерла тетушка, Дьем вроде бы умом тронулся. А тут еще единственный сын из дому ушел. С кем же ему жизнь доживать?

— Лок мне все рассказал, — продолжал Донг. — Он обиделся на отца за то, что тот грубо обошелся с ним. Отец заставлял его жениться, Лок отказался. Тогда отец наорал на него, заявил, что он не почитает родителей. А когда Лок ушел в военное училище, старик обвинил его в измене родине. В тот день мы с Локом долго говорили. Он просил передать всем привет.

— Я так и знал, что парнишка сбежал, обидевшись на старика. Но кто мог подумать, что он поступит в эту злосчастную школу...

— Может, немного позже ему позволят вернуться? — робко спросила Тхао.

— Он не вернется! — убежденно сказал Донг. — Он ведь не случайно туда пошел, у него была цель. Он сказал, что только во время войны французы разрешили вьетнамцам учиться военному делу и даже артиллерии. Надо, говорит, воспользоваться этим случаем. Кто знает, придет день, и военные знания могут потребоваться родине...

Хой удивился. Вот как! Этот Лок, оказывается, не такой уж легкомысленный парень.

— В каком же звании он теперь?

— Он унтер-офицер,