Воскрешение - Денис Валерьевич Соболев

хотелось; да и шансов попасть именно в тот кибуц, где была Аря, было мало. На его звонки она не отвечала. Митя попытался все это обдумать, но мысли разбегались. Вариант с повеситься казался значительно более привлекательным. Ему было нечего ждать и не на что надеяться. Кроме того, ему сейчас постоянно казалось, что еще немного – и его снова вырвет. Рвота подступала к горлу и откатывалась куда-то вглубь желудка.

Митя вспомнил, что дома кончился чай; зашел в какую-то лавку и купил пачку. В те годы практически единственным дешевым чаем в Израиле были различные сорта чая «Высоцкий». Митя посмотрел на пачку. Где-то в памяти снова вспыхнула и всколыхнулась музыка; но это была не сложная и двусмысленная музыка филармонии. Она была ясной, как удар, и сосредоточенной, как взгляд штурмана. Среди столь многого, что он мог вспомнить из Высоцкого, Митя долго не мог понять, что же именно он слышит сейчас; и все же потом, снова вспышкой, понял. «На нас глядят в бинокли, в трубы сотни глаз, – хрипел этот с раннего детства такой понятный и знакомый баритон, – И видят нас, от дыма злых и серых, / Но никогда им не увидеть нас / Прикованными к веслам на галерах». В тот день Митя больше не искал работу. Он вернулся домой, прополоскал рот от рвоты, выпил крепкого чая и рано лег спать. Когда он проснулся и попытался перевернуться на другой бок, неожиданно ударился рукой о стену. Попытался приподняться и обо что-то больно ударился головой. Удивился. Вытянул руку и коснулся потолка буквально в двадцати сантиметрах над головой. Попытался высвободить левую руку, обнаружил, что и она почти прижата к левой стенке. Вокруг была полная темнота, добраться до выключателя Мите не удалось. Он пополз назад и почти сразу уткнулся пятками в еще одну стенку.

Немного успокоившись, Митя начал ощупывать стены и потолок; по крайней мере, на ощупь они казались не бетонными, а деревянными. Митю это удивило. И уже почти предсказуемым было то, что еще одна деревянная стена оказалась у него прямо за головой. Он все понял. Около полминуты Митя наносил хаотичные удары во всех направлениях; чуть устал; осознал, что это бесполезно. Пролежал несколько минут, переживая первый приступ ужаса и восстанавливая дыхание. Потом, собрав всю силу мышц в один удар, попытался руками и ногами оттолкнуть крышку гроба; почувствовал, как над ним что-то дрогнуло, чуть сдвинулось; ему показалось, что чуть-чуть поддались гвозди. Возможно, даже качнулась земля над его телом. Митя выдохнул, потом снова собрал силы и снова попытался оттолкнуть крышку.

На этот раз она отчетливо поддалась. Он бил в нее раз за разом, теряя и восстанавливая дыхание, собирая и восстанавливая силы, до мяса разбивая руки и ноги. Когда крышка приоткрылась, на него посыпалась земля; Митя отвернулся; ему не хотелось, чтобы она попала в рот или глаза. Копал ногтями, ногами, потом плюнул на все и копал ее уже и зубами тоже, пока, наконец, его изломанные ногти не почувствовали пустоту, которая только что казалась почти недостижимой, а еще чуть позже на него повеяло холодным ночным воздухом. Он выбрался на землю и проснулся. Митя еще немного полежал в постели. «Ладно, – сказал он себе тогда, – если уж все так, то буду бороться. Повеситься я еще успею». Это был один из тех снов, которые если не забываются сразу, то запоминаются на очень долгое время. Утром он шел по улице и повторял: «Но никогда им не увидеть нас прикованными к веслам на галерах». А потом оказалось, что, как ни странно, многое просто решает время.

« 5 »

«Наверное, – объяснил себе Митя через несколько дней, – в значительной степени дело в том, что мы забыли, что в нашей жизни была цель. Или были цели. И, скорее всего, эти цели все еще есть. Просто мы о них совсем забыли. Слишком долго мы плыли по волнам сиюминутных интересов, коротких приливов удовольствия от жизни, коротких отливов страха перед жизнью, по течениям счастья, надежд, удач, любопытства, забот, тревог. А еще мы слишком сильно ассоциировали себя с накатывающей на нас огромной мутной волной исторического катаклизма. В нашей слепоте нам казалось, что она несет надежду, но так получилось, что она пришла и смыла нас всех. Надо вернуться на пару шагов назад, к чему-то, что хотя бы когда-то казалось надежным». Митя снова позвонил Аре; она, как всегда, отказалась с ним говорить. И вдруг, как-то почти безо всякой связи с настоящим, просто по ассоциации с Арей, в памяти всплыла их тогдашняя возня со Сферой стойкости, вся эта их игра в какое-то особое предназначение, которая теперь казалась такой далекой и такой неуместной, жестокой насмешкой над всем, что еще только должно было случиться, и в первую очередь над настоящим. Митя огляделся, проведя взглядом по потрескавшейся штукатурке на бетонных стенах, низкому потолку, маленькому окошку, плиткам пола, следам убитых комаров на грязной побелке стен. И все-таки в словесной белиберде этого пророчества, над которой они так часто и с таким удовольствием ломали голову, были и более понятные куски; самым понятным из них было упоминание о крепости. Он вышел из дома, перешел улицу и подошел к дворнику.

– Спасибо за совет, – сказал ему Митя. – Тогда, несколько дней назад, когда мы говорили, мы даже не представились. Мне очень неловко. Мы же знакомы, но не уверен, что по имени. Я – Митя. Как-то совсем одичал. Простите, пожалуйста.

– Борис, – ответил дворник, видимо автоматически протягивая руку, но потом, быстро спрятав ее за спину, и с каким-то ощутимым стыдом добавил: – Наумович. Борис Наумович. Хотя это теперь и не имеет значения. Простите, что не подаю руку. Очень грязная.

– Да вы не переживайте, пожалуйста. У кого сейчас работа чистая.

Борис Наумович вынул руку из-за спины, неуверенно повертел ее перед глазами, посмотрел на черные ободки ногтей, серую от пыли кожу, но протянуть ее Мите так и не решился.

– Помните, мы тогда слушали «Реквием»? – спросил он Митю.

Митя кивнул. Это было в их вторую встречу.

– И в нем есть часть, которая называется «Dies Irae»?

Митя кивнул снова.

– Вот так-то, – подытожил Борис Наумович.

– У меня к вам дурацкий вопрос, – сказал Митя, выдержав паузу. – Вы только надо мной не смейтесь. В Израиле есть крепости?

– Почему я должен смеяться? Это же уже не поиски еды. Это вопрос человека. Есть замки, даже много. Конечно, все их я не знаю.

– А какой из них самый главный?

– Думаю, что Монфор, – ответил Борис Наумович. – Конечно, Монфор. Его еще сам Симон де Монфор построил. Вы с ним знакомы, конечно?

Митя покачал головой.

– А зря. Примечательный был человек. Поверьте мне, очень примечательный. Хоть и не из тех, кого бы вам хотелось иметь соседом по даче.

Получив от Бориса Наумовича чрезвычайно ясные и подробные указания, сам характер которых в этом хаосе разрушенных жизней Митю изрядно удивил, он в то же утро отправился на поиски Монфора. Поймал попутку до северного выезда из Тель-Авива, оттуда еще одну до въезда в Натанью, дальше до Акко, потом до Нагарии, откуда грузовик подбросил его до католической деревни Таршиха. Где-то на перегоне Натанья –