Дассария - Абай Тынибеков

в полдень, увидев над собой кровлю из веток, она долго не могла сообразить, где она находится, но когда в шалаш заглянул Муццуй и пригласил её на трапезу, она всё вспомнила. Теперь ей стало ещё хуже. Возникший в ней изначально душевный порыв, связанный с желанием помочь этому человеку, уже угас, уступив место горькому сожалению. Она мысленно корила себя за глупость, из-за которой покинула Тимея и оказалась наедине неизвестно с кем в таком диком месте. Только сейчас она подумала, что всё происходящее есть ловко подстроенное действо хуннов, преследовавших лишь одну цель – заполучить человека, знающего язык саков. От одной мысли, что всё это является продуманным хитросплетением ходов со стороны их властителя и этого человека, она готова была сойти с ума.

«Как же так! Ведь в нашем с ним прошлом много общего. Он охотник и побывал уже в плену у саков. Я тоже охотница и тоже пережила пленение согдийцами. Только поэтому я и решила помочь ему. Будь он воин, я бы не стала оказывать ему такую услугу. Ну и что же теперь получается? Я, поверив его словам, по своей воле следую с ним в его лагерь, чтобы сказать его властителю, что он не предатель. Да кто поверит мне?! Как я докажу это? Мне придётся сообщить о втором погибшем воине, истинном изменнике. Без этого ничего из нашей затеи не выйдет. А это значит, что я должна буду признаться в причастности к его смерти. Не будь меня, никто бы не понял его и не узнал бы о его последних признаниях. Но тогда за его погибель со мной тоже следует поступить по справедливости. Я виновна в этом, и меня должны наказать. Они не отпустят меня и тем более не оставят в живых. Выходит, сейчас я еду для спасения чести этого человека ценою своей жизни. Пусть бы так. Может, мне уже суждено умереть. Но вдруг я ошибаюсь. Что, если всё совершенно иначе и они хотят отомстить мне, опорочив и моё честное имя? Жизнь за жизнь или честь за честь? Да, ну и попала я в ситуацию! Это ж надо такому случиться со мной! Расскажи кому, не поверят», – судорожно думала Тафуц, не смея выбраться из шалаша.

– Прошу тебя, Тафуц, поешь. Хоть немного поешь. Это нужно для тебя, – не дождавшись её появления, вновь заглянул Муццуй.

«Ладно, путь уже начат. Будь что будет. Я не позволю никому из них так просто убить себя и за честь свою сумею постоять», – решила она, вложив за голенище сапога небольшой нож.

Пройдя незамеченными для дальних дозорных отрядов саков и хуннов, на седьмой день пути они наконец приблизились к главному стойбищу последних. Спрятав Тафуц в густых зарослях на берегу реки, Муццуй направился к охране ставки. Сотник, узнавший его, отделился от своих воинов, не спеша подъехал к нему и сдержанно приветствовал его.

– Скажи, у себя ли великий шаньюй? – спросил Муццуй.

– Нет, Муццуй, его нет. Я не должен был говорить тебе об этом. Ты всё понимаешь. Больше ничего сказать не могу, – ответил тот.

– Благодарю, – Муццуй склонил голову.

Они развернулись и разъехались. В том, что сотник не обманывал, Муццуй был уверен. Вернувшись к Тафуц, он сообщил ей об этом. Теперь оставалось только ждать. Он не знал, сколько на это уйдёт времени.

* * *

Шаньюй Мотун в сопровождении охраны объезжал все свои стойбища, в каждом из них останавливаясь по два дня. Прожив на белом свете без малого шестьдесят лет и получив верховную власть в свои руки в довольно зрелом возрасте, он тем не менее никогда не сталкивался с изменой среди хуннов. Всякое бывало в жизни его народа: и трудные, порой голодные годы, и междоусобицы, и внезапно вспыхивавшие болезни, уносившие сотни жизней, и опустошительные вражеские набеги, и кровопролитные сражения с ними, но чтобы кто-то из мужчин совершил нечто подобное предательству, он пока ни разу не слышал. То, что случилось с Муццуем, человеком, родившимся, взращённым и воспитанным пусть и в простой, но очень достойной семье, благодаря своим замечательным качествам однажды, будучи ещё юношей, прославившим и себя, и своих добрых родителей, и весь свой род, спасшим ему, властителю, жизнь и ставшим одним из особо приближённых к нему лиц, никак не могло уместиться в его голове. Мотун часто думал о нём, искал причины, побудившие его совершить такой подлый, низкий и коварный проступок, но, сколько ни старался, не мог их найти. Он вспоминал всё, что было связано с вольным охотником Муццуем, и тогда перед его глазами пролетала вся его жизнь, какая-то чистая, безобидная и незамысловатая, в которой никогда не было места даже ничтожно малому нарушению общепринятых устоев жизни и уж тем более непослушанию его велениям.

Мотун помнил и о том, что, будучи освобождённым от податей, Муццуй продолжал по своей воле отдавать акиму рода большую часть всего добытого им на охоте и понимал, что так не может поступать человек, не любящий свой народ, своих собратьев. Он знал, что ещё при его отце, правителе ныне главенствующего рода, хоть и очень редко, но бывали случаи, когда кое-кто из знатных подданных утаивал от него и недопоставлял всю положенную ему, как властителю, долю от податей, при этом бессовестно обирая своих соплеменников. Теперь же, за время его правления, таких нарушений, насколько он был оповещён, выявлено не было. Каждого, кто посмел бы совершить самоуправство, ожидало неминуемое и жестокое наказание.

Но всё же, несмотря на это, где-то в глубине души Мотун чувствовал, что подобные нелицеприятные факты допускаются отдельными нерадивыми и очень жадными до чужого добра акимами, и он невольно сравнивал их низменные поступки с величавым поведением этого простого охотника, которому до сих пор не были свойственны ни скупость, ни хитрость, ни алчность, и от этого неприятного сопоставления его охватывала злость. Находясь в чужой земле, пережив страшное сражение с её бывшими, но ещё не покорившимися хозяевами, он решил раз и навсегда пресечь любое возможное предательство, искоренить недоимки в казну, состояние которой в новых условиях существования имело особенное значение, заодно желая самолично убедиться в непоколебимости своей власти на местах. Для достижения этих целей Мотун задумал очень действенное, как он считал, мероприятие, которое решил осуществить безотлагательно, выступив из ставки для посещения всех становищ в установленной им очерёдности. Высланные вперёд гонцы спешили оповестить оуто-ванов и акимов о прибытии к ним верховного властителя, дабы те были готовы к встрече с ним и собрали в строго определённый день весь