Эрик Хелм - Критская Телица

И, виновато глядя на подругу, добавил:

— Самую малость. Согреться и впрямь надобно.

— Прикладывайся, — рассмеялась Иола. — Честно заслужил!.. А, кстати, Расенна, куда мы плывем?

Парус, немедленно распущенный этруском после того, как мастер очутился на миопароне, раздувался вовсю. Шипели, свистели, дыбились встававшие у острого форштевня буруны. Расходились длинными белыми усами. Широкий светлый след тянулся за кормой, уходил вдаль, постепенно таял.

Пентеконтера и греческая ладья исчезали за кромкой окоема.

— В Афины, — обреченно вздохнул архипират. — Не затем же я столько сил и времени потратил, чтобы уволочь вас гарпиям на закорки... Доставлю прямиком, высажу на берег милях в пяти от города, но дальше — увольте. Меня еще, как выяснилось, не все позабыли...

— Ба! — раздался радостный голос Эпея. — Винцо-то критское! Из вяленых кистей... Ох, и прелесть... За наше здоровье!

* * *

Пожар во дворце потушили соединенными силами.

Брожение умов достигло к полудню своего апогея, но жрицы Аписа торжественно заверили народ, что все в итоге повернется к лучшему, и велели терпеливо ждать, покуда Алькандра не окончит уже начавшегося расследования.

Каковое и учинили по всем правилам.

Двадцать дней кряду заседал Великий Совет в зеленых, тенистых пределах Священной Рощи, у предгорий Левки, неподалеку от беломраморной круглой поилки, где двадцать три года назад мастер Эпей свел нечаянное знакомство со священным быком и по неведению вмешался в тайный ночной ритуал.

Верховная жрица подробно и усердно допрашивала свидетелей, коих набралось весьма изрядное количество. Вопреки обычаю, в дознании участвовало тридцать посторонних — от именитейших аристократов до скромных ремесленников и торговцев, от прославленных мореходов до безвестных землепашцев.

Ибо следствие подобного рода велось в последний раз четыре столетия назад; решение надлежало принять судьбоносное, а потому требовалось присутствие народных представителей — бывших подданных бывшей царицы, бывших воинов бывшего лавагета.

Прообраз нынешнего суда присяжных возник именно там, на знойном Кефтиу, в южном Средиземноморье.

По просьбе Алькандры, бывший наставник бывшего царевича Менкаура, при помощи нескольких десятков доверенных и надежных лиц, тщательно исследовал южное крыло гинекея и обнаружил немало прелюбопытнейших вещей.

Судьи — жрицы и простые критяне — расположились на просторной поляне широким кругом, в середине которого сидели на деревянных скамьях обвиняемые государи. Эврибата, по малолетству, освободили от всякой ответственности, избавили от необходимости присутствовать при разбирательстве, однако в изгнание подростку надлежало отправиться вместе с родителями.

Предусмотрительно освободив допрашиваемых от всех обетов молчания, принесенных Арсиное либо Идоменею, Алькандра приступила к делу.

— Капитан Эсимид! — разнесся по роще звучный, мелодический голос верховной жрицы.

Моряк вступил в круг и приблизился к резному креслу, в котором удобно устроилась Алькандра.

— Благоволи поведать Совету и народу о поимке злокозненного морского разбойника Расенны и связанных с нею последующих событиях, при коих ты присутствовал.

— Я захватил пресловутого Расенну семь лет назад... — начал Эсимид и подробно рассказал о том, как Арсиноя заинтересовалась пиратом и, неведомо для чего, приказала объявить этруска зарубленным.

— Тебя не удивил неестественный поступок царицы, о Эсимид?

— Разумеется, удивил! Но я принес торжественную клятву...

— Понимаю, — чуть заметно улыбнулась Алькандра. — И не виню.

Прежде нежели начать речь, каждый уроженец Крита возлагал правую ладонь на изукрашенный изумрудами золотой лабрис, лежавший перед верховной жрицей, а левую опускал на чело стеатитовой бычьей головы, черневшей рядом. Солгать, прикасаясь одновременно к двум священным предметам, значило, по мнению большинства, навлечь на себя неминуемый и неотразимый гнев Аписа.

Чужеземцев (вернее было бы сказать, чужеземок) приводили к присяге именем их собственных богов, причем заботились о том, чтобы обеты звучали достаточно грозно и внушительно.

— Какая судьба постигла пирата на самом деле, о Арсиноя? — вопросила Алькандра.

Лгать, подумала Арсиноя, бессмысленно. Сознаваться и каяться в присутствии вчерашних подданных — немыслимо...

Царица отмолчалась.

— Понимаю... Опиши внешность пирата Расенны, о доблестный капитан, — велела Алькандра.

Эсимид повиновался исправно и тотчас.

— Благодарю, — произнесла верховная жрица, мягким жестом давая понять: беседа окончена.

— Неэра, дщерь царя тринакрийского!

Двадцатишестилетняя красавица выступила вперед, заставив многие мужские сердца усиленно заколотиться от восхищения. Равновеликое множество доблестных удов зашевелилось при одной мысли о забавах, коим ежедневно и еженощно предавалась эта роскошная, томная женщина в продолжение последних семи лет.

— Благоволи описать человека, похитившего тебя из отчего дома и доставившего в Кидонию на борту миопароны «Левка».

— Не из отчего дома, а прямиком из волн Внутреннего моря, — улыбнулась Неэра. — Описание всецело совпадает со словами капитана. Только нет нужды распространяться. Меня действительно похитил пират Расенна.

— Откуда известно тебе имя похитившего?

— Не откуда, а от кого. Имя назвала сама Арсиноя.

— Понятно, — произнесла верховная жрица — Что еще можешь ты поведать собравшимся здесь о Расенне?

— Он великолепный мужчина, — хихикнула Неэра и прилежно попыталась покраснеть. — Первый, лучший и единственный...

— Первый? — вскинула брови Алькандра. — Он обесчестил тебя?

— Он увез меня еще целомудренной, а государыня...

— Арсиноя, — тотчас поправила Алькандра.

— Арсиноя... М-м-м... Не могла по-настоящему... спознаваться... с девушками. Следовало немедленно лишиться невинности. Я избрала Расенну — он явил по дороге великую доброту и учтивость...

— Пожалуй, пока довольно, — перебила Алькандра. — Все и так прояснилось...

* * *

В продолжение разбирательства, показавшегося Идоменею и Арсиное нескончаемым, бывших государей одолевала, как ни странно, отнюдь не боязнь, а самая искренняя и жгучая ярость.

Правда, по совершенно различным причинам.

Предусмотрительная Алькандра с первой минуты велела четверым дюжим слугам — знаменитым «работникам Аписа», которых почти все знали понаслышке, однако никто не видал воочию, — стать за спиною обвиняемых.

И поступила хорошо, ибо в противном случае Идоменей, чего доброго, схватил бы единокровную свою супругу за нежное горло и удушил раньше, чем кто-либо успел вмешаться.

Но, памятуя о восьми грозных ручищах, готовых незамедлительно схватить и осадить безумца при всем честном народе, лавагет лишь зубами поскрипывал да шептал внятные только Арсиное площадные ругательства.

В сотый раз дивился Идоменей собственному безрассудству, толкнувшему когда-то на преступную и заведомо проигрышную сделку с женой.

Уж лучше было сразу поставить Элеану в известность обо всем и покинуть престол с почетом, заслужив неподкупной честностью и непреклонной твердостью всеобщее и непреходящее уважение...

Теперь же приходилось испивать чашу позора наравне с Арсиноей.

А чаша оказывалась весьма и весьма поместительной.

Объемистой сверх представимых пределов...

Царь сгорал от ненависти к развратнице, не знал, куда девать глаза, и благодарил судьбу за то, что самому доведется просто признаться в молчаливом пособничестве.

Арсиноя же ярилась, видя черную неблагодарность людей, которым щедро и долго расточала благодеяния и ласки.

Одна за другой прежние любовницы, наложницы, наперсницы вступали в круг, возлагали руки на святыни и во всеуслышание распространялись о таких подробностях гаремного бытия, которые повергали в искреннее удивление даже умудренную опытом и возрастом Алькандру.

— Сабина, аристократка эфесская...

— Микена, дщерь царя кефалленского...

— Елена, горожанка аргосская...

— Лаиса, аристократка магнесийская...

— Ипполита, аристократка эфесская...

— Никилла, горожанка пилосская...

— Береника, аристократка митиленская!

Лесбосская красавица оказалась первой, кто искренне и неподдельно смутился, представ перед почтенным и многочисленным собранием. То ли благодаря природной гордости, то ли по еще не изжитой до конца застенчивости, Береника замялась и промолчала в ответ на первый же вопрос.

— Повторяю, — мягко и настойчиво произнесла Алькандра, — когда и при каких обстоятельствах доставили тебя в Кидонский дворец?

— Полтора месяца миновало, — еле слышно выдавила Береника.

— Благоволи говорить чуть погромче. Тебе внимают все...

— Полтора месяца назад, — послушно повторила Береника.