Эрик Хелм - Критская Телица

Несуразная, изуродованная, окровавленная морда повернулась к северному переходу — и какой-то ополченец, чье имя осталось неизвестным, затерялось во тьме веков, сделал особенно удачный бросок.

Двуострая секира завертелась в воздухе, блеснула, отразив пламя светильников, и разрубила уязвимый, чувствительный бычий нос пополам. Вонзилась глубоко, раздробила челюстные кости, накрепко завязла в черепе андротавра.

Даже не заревев напоследок, страшилище опрокинулось, перекатилось по испятнанным собственной кровью мраморным плитам, изогнулось, издохло.

Дружный вопль ознаменовал сию славную и незабвенную победу над ужасом кидонских подземелий. Впрочем, в ту минуту ни единый из участников расправы понятия не имел, с кем столкнулся.

Горожане видели мерзкого монстра и разили что было мочи.

Вот и все.

* * *

Увлекаемый стремительным южным ветром, Эпей быстро оставил пентеконтеру позади и устремился к двум далеко разошедшимся в стороны суденышкам, торопившимся на северо-северо-запад и северо-северо-восток. И Расенна, и Эвпейт знали свое дело досконально.

Предполагая, что Иола посейчас находится на галере, мастер заложил пологий вираж и начал понемногу настигать афинян.

Поравнялся, обогнал, описал в воздухе широкий круг.

Треугольное крыло, поврежденное клювом ягнятника, повиновалось все хуже.

Совершая спиральные, сужающиеся витки, Эпей носился в воздухе над ладьей, снижался и напрягал взор.

— Где женщина?! — выкрикнул он, очутившись локтях в пятидесяти от ошеломленного экипажа.

Греки безмолвствовали, разинув рты.

— Я, действительно, сошел с ума! — провозгласил, наконец, Эвпейт.

Ни этруск, ни Иола не додумались в горячке и спешке предупредить афинян о возможном появлении летучего странника.

— Где женщина?! — заорал Эпей, не на шутку пугаясь. — Отвечайте, сукины дети, не то испепелю судно с воздуха!

Угроза возымела немедленное действие. Ксантий поспешно указал рукой на видневшуюся вдалеке миопарону. Хорошенькая Роданфа приложила к устам согнутые ладони и звонко выкрикнула:

— Ее увозит Расенна!

«Этого еще недоставало!» — мысленно выругался Эпей. И ринулся вдогонку этруску.

Можно с большой долей вероятности предполагать: в эти минуты сердце Эпея колотилось отчаянно. Если Расенна замыслил предательское злодейство, мастер смог бы разве что камнем обрушиться на миопарону и сломать этруску шею. Надежды управиться с пятью десятками человек, разумеется, не было...

На малой высоте крыло теряло несущую силу. Волны, вздымаемые воздушными токами, катились уже в каких-то двадцати локтях под Эпеем.

Но миопарона вырастала с каждой секундой.

Вот и лица можно рассмотреть...

С невыразимым облегчением эллин увидел: Иола и архипират стоят бок о бок в проеме у правого борта и отчаянно машут руками, призывая к себе.

— Эге-ге-ге-е-ей! — выкрикнул умелец, немедленно воспрявший духом.

— Смотри! — восторженно завизжала Иола, хватая Расенну за руку, — смотри, он летит! Он, действительно, летит! О, слава богам!.. Летит!

— А долетит ли? — с ноткой сомнения в голосе произнес этруск.

— Долетит! — уверенно ответила Иола.

И просияла.

Эпилог

Ты со мною рад и к столпам Геракла,И к кантабрам плыть, непривычным к игу,И в Ливийский край, где клокочут в СиртеМаврские волны...

Эпей не просто долетел.

Он даже подверг уцелевших гребцов немалому потрясению, вихрем промчавшись над палубой. Люди, мало что различавшие из-за высоких бортовых заслонов, едва не попадали со скамеек от неожиданности.

— Ого-го-го-о-о! — опять закричал мастер, описывая завершающий круг почета над самой водой и понемногу высвобождая руки.

— Сей же час угомонитесь! — велел Расенна изрядно всполошившемуся, шумящему экипажу. — Эка невидаль! Ну, полетел человек, ну шлепнется через полминуты по правому борту... Весла на воду!

Одновременно с последней командой этруск собственноручно подобрал и свернул огромный парус. На лбу Расенны вздулась тугая жила, однако тяжкое полотнище послушно зашуршало и повисло у самой реи.

— Табань!

Миопарона уклонилась вправо.

Как и предугадал многоопытный архипират, Эпей ухнул в хляби ровно через полминуты. Крыло, словно исполнясь напоследок разума и благодарности к своему создателю, повернулось почти вертикально, разом погасив остаточную, однако могшую оказаться небезопасной, скорость локтях в пяти над морем, и только затем обрушилось, подняв немалую тучу брызг.

Мастер успел отцепиться, вынырнул и, отфыркиваясь, подобно тюленю[79], забарахтался.

«Дельта» покачивалась рядом, напоминая павший на воду осенний лист. По непонятной прихоти Эпей окрасил ее в ярко-желтый цвет, и это лишь усиливало сходство.

Несколько мгновений спустя зашелестели рассекаемые стремительным, удлиненным корпусом волны.

— Весла сушить! — гаркнул Расенна.

И далеко перевесился через борт.

Громадная, могучая лапа ловко сгребла Эпея за ворот знаменитой кожаной туники и одним рывком выдернула прочь из морских зыбей.

Мастер опомниться не успел, как очутился на палубе миопароны.

В ту же секунду Эпей чуть не слетел с ног, ибо Иола неудержимо кинулась к умельцу и повисла у него на шее, целуя куда попало — в губы, щеки, глаза, лоб.

— Задушишь! — со смехом воскликнул Эпей, обнимая подругу. — Право слово, задушишь!

— Афинян берут на абордаж, — деловито сообщил Расенна. — Как прикажешь быть? Заряды вышли подчистую.

— Пускай берут, — сказал Эпей. — Теперь это уже не играет роли. Пробудут на острове пару лишних деньков — и дело с концом.

— Все удалось?

— Когда улетал, народу по улицам и переулкам толпилось — тьма-тьмущая. А поелику я позаботился покружить над Священной Рощей, убежден, что Алькандра приняла переданное известие всерьез. Думаю, династию низложат еще до возвращения кораблей...

— Тогда разворачиваем парус, — молвил Расенна, — и улепетываем. Нет у меня особого желания знаться с пентеконтерами, ежели трубочки твои опустели.

— И то верно, — отозвался Эпей. — Но, сдается, ты чуток переусердствовал, разбойничек ненаглядный, а? Четыре костерка запалил!

— В следующий раз попробуй остановить целую флотилию собственноручно! — огрызнулся этруск. — Разве я виноват, что у этих олухов ровно столько же разумения, сколько у их возлюбленного Аписа?

Иола негодующе хмыкнула.

— Ну да, — запальчиво продолжил архипират. — Прут, понимаешь ли, на рожон, словно быки атакующие! И хоть бы хны! Ведь ясно же видели: им со мною не сладить! Нет, усердствовали до последнего...

— Ладно, ладно... Ты сражался геройски. Но трубочки-то, а?

— Хороши, ничего не скажу, — осклабился Расенна.

— И как? — подбоченился Эпей, хитро поглядывая на Иолу. — Похож я на мастера Дедала?

— Похож!

— Больше всего, — прервал этруск, — он смахивает на мокрую мышь. Твои соплеменнички, дражайший забулдыга, любезно снабдили нас вином и едой. Кажется, мои ребята не успели высосать всего. Иди, прикладывайся. Тебе не вредно, после полета и морских купаний.

— Незачем! Когда мы расстались, я повстречал Менкауру. И он скормил мне снадобье, возвращающее силы!

— Менкауру? — спросила Иола. — Но где, и...

— Я с андротавром сцепился...

— Что-о-о-о?!.

— С кем, с кем? — подхватил архипират.

— Выпустил человекобыка из катакомб. Наверное, он произвел немалое впечатление! Но, увы и ах, оказался весьма неблагодарен. Вознамерился мною позавтракать. Или поужинать — гарпии знают... Пришлось немножко побегать и кинжалами пошвыряться.

— О боги! — только и сказала Иола.

— Сию секунду объяснись! — возопил этруск. — О каком человекобыке идет речь?

Быстро и кратко Иола поведала Расенне легенду о царице Билитис.

— Вот что, — произнес архипират, дослушав прелестную критянку до конца. — Я видел, как твой благоверный мечет ножи. Бродячим фокусникам не снилось! Видел, как он порхает в поднебесье — и вынужден признать: полет человека возможен. Хотя не постигаю...

— Видишь? — вмешался Эпей, обращаясь к Иоле. — Даже неискушенный в законах механики морской злодей признает великую силу искусства и ремесла!

— Но, — продолжил Расенна — прежде, нежели я поверю в то, что женщина понесла и родила от какого-то блудливого бугая...

Иола буквально застонала:

— Не изрыгай хулу на священного Аписа, умоляю!

— Хорошо. Все равно, не поверю.

— И никто не поверит, — сокрушенно сказал Эпей.

— Правильно. Поэтому, снадобье, или нет, — а ступай-ка, дружище, вон к тому бочонку да приложись хорошенько. Сдается, у тебя от напряжения да переживаний в голове чуток помутилось.

— Ладно, ладно, — отозвался Эпей. — Пожалуй, действительно приложусь...