Воскрешение - Денис Валерьевич Соболев

Инночка была права. Митя не приедет. Или приедет тогда, когда ему будет удобно, что то же самое. «Что то же самое», – повторила она одними губами, всматриваясь в гаснущий над горами Гильбоа свет.

Согласившись в этом себе признаться, она почувствовала удушающий гнев; он сопровождал ее весь день, и на работе и дома, с самых первых минут бодрствования. И спала она плохо, на самом деле почти не спала, все пытаясь понять, что же с этим следует делать. Потом на место гнева пришла растерянность, за ней бездонная беспросветная горечь; Арина начала снова почти ежедневно напиваться до беспамятства, и ей опять пригрозили тем, что выгонят из кибуца. А потом, неожиданно для себя, она смирилась. Постепенно помирилась с Инночкой; даже практически извинилась. Проползающие по конвейеру банки снова производили умиротворяющее впечатление, хотя теперь и по другой причине. Установленный Министерством абсорбции срок ее пребывания на помидорной фабрике постепенно подходил к концу; за это время Арина накопила немного денег и чувствовала себя чуть спокойнее. Спать на тротуаре и искать на улице еду ей, вероятно, в ближайшее время не придется. Банки с помидорами продолжали тянуться по конвейеру, и она чувствовала, как с каждой проползающей банкой абсорбируется в новую взрослую жизнь. Как-то вечером зазвонил телефон.

– Я прилетел, – сказал Митя.

– А, – неопределенно ответила Арина.

– Я в аэропорту, – будучи уверенным, что она не понимает, на всякий случай объяснил Митя. – У меня есть право на один звонок.

– Как у подсудимого, – попыталась пошутить она.

Митя молчал. В трубку было слышно, насколько он растерян. Она слишком хорошо его знала. Но гнева она уже не чувствовала. На самом деле и вообще почти ничего не чувствовала.

– Тогда начинай устраиваться, – сказала она. – И выходи на связь.

– Арина, – после очередного молчания снова заговорил Митя, эти паузы уже начали ее раздражать, – я приехал к тебе. За тобой. Потому что ты попросила.

– Я тебя ни о чем не просила, – ответила Арина. – Да и в кибуц я тебя забрать не могу. Здесь не разрешается селить посторонних.

– Я завтра к тебе приеду. Буду спать в поле, если захочешь.

– Завтра я целый день на конвейере. – Целым днем это было назвать сложно, но Арине не хотелось втягиваться в объяснения. – Знаешь, как после конвейера устают ноги. Так что лучше не завтра.

– А когда?

– На выходных, наверное. Хотя в выходные плохо с транспортом. Так что лучше на праздники. Будет Ханука. А потом Новый год. Вот и повидаемся.

– Арина, – ответил Митя, – я же к тебе летел.

Впервые за весь разговор она снова, как тогда, почувствовала глухую ярость, но еще больше удушающую горечь обиды.

– Что-то долговато ты летел. За это время на ишаке можно было доехать.

– Аренька…

– И не звони сюда. Особенно по вечерам. Здесь рано темнеет. Рано ложатся спать. А завтра с утра на работу. Пока. Увидимся при случае.

Арина повесила трубку.

«Дорого яичко к Христову дню», – с горечью сказала она себе.

« 2 »

– Так куда же вас отвезти? – в третий раз переспросили Митю; уже повесив трубку, он продолжать смотреть в пустоту.

– А куда обычно отвозите?

– В гостиницу. Что сказала ваша сестра? Вы точно к ней не хотите?

– Она сегодня работает в ночную смену и не сможет меня принять, – ответил Митя.

– Хорошо. В какую гостиницу?

– Самую дешевую. Хоть с клопами.

По Арининым письмам Митя уже понял, что придется экономить; и придется экономить очень. Чиновница чуть сочувственно на него посмотрела:

– Есть и такие. Точно?

Митя кивнул.

– Хорошо. Вот талон. Такси будет ждать вас у выхода из аэропорта.

– Еще что-нибудь?

– Вы все равно там не задерживайтесь, – добавила она, чуть подумав. – Не из-за клопов. Их-то, скорее всего, не будет. Не преувеличивайте. Просто и там вам тоже будет дорого. Так что дня два-три, и попытайтесь поискать какую-нибудь более бюджетную замену.

– И там тоже будет дорого?

Чиновница неловко покивала.

– Спасибо, – ответил Митя. – Правда спасибо.

В гостиницу его привезли довольно быстро. Вокруг было темно и непонятно; осенний воздух казался чуть сырым. Ему дали ключи от комнаты. На гостиницу комната походила мало, но как раз это Митю не расстроило. Он бросил в комнате вещи, спустился вниз; кафе в лобби уже было закрыто.

– Клоузд, – сказал консьерж, не поднимая головы над газетой.

Митя вышел на крыльцо. Все вокруг уже тоже было закрыто, а куда идти, он не знал; и еще не понимал, что считается дорогим, а что дешевым. Он все еще был очень подавлен, наверное почти раздавлен, разговором с Ариной. Поднялся назад в комнату, вынул зубную щетку, почистил зубы. Забрался в постель, устроился поудобнее. Все происходившее было странным и казалось чуть призрачным. Немного напоминало случайную вписку по дороге из Москвы в Энск. «Ну что же, – сказал он себе, – ты хотел настоящее приключение, всамделишное, приключение всерьез; вот ты его и получил». Но это было о другом, понял Митя; из приключения, даже самого всамделишного, была дорога назад, домой. Теперь же такой дороги не было; и самого дома, мысленно добавил он, похоже, не было тоже. Некоторое время он об этом думал, но потом усталость взяла свое, и он уснул, даже натощак.

Митя поразился тому, как рано и ярко начиналось южное утро. «А ведь уже осень, а у нас зима», – подумал он. Где-то гремела музыка, проезжали автомобили, громко и беспорядочно сигналили; даже сквозь закрытое окно было слышно, как разговаривают прохожие. Язык звучал резко, гортанно, а еще казался совсем чужим. Митя встал, побрился, снова почистил зубы, влез под душ; в холле заказал чашку кофе с какой-то булкой, по виду вчерашней; «Могли бы вчера же мне ее и продать», – ехидно подумал он. Вышел на улицу. Его окружали облезлые бетонные дома, в основном четырехэтажные; двух- и трехэтажные тоже встречались. Улицы были узкими, а дома похожими друг на друга; казалось, что их не красили по крайней мере лет тридцать. Между домами были набросаны какой-то мусор и остатки мебели, иногда встречались мусорные баки; там же были припаркованы машины. Из более узких зазоров между домами сильно и отчетливо пахло мочой. Почти всюду висел тяжелый и беспросветный дух нищеты, лишь немного скрашенный разноцветьем восточного хаоса.

Повернув за угол, Митя неожиданно вышел к каким-то грязным автобусным перронам, но, к его удивлению, автобусные остановки были разбросаны повсюду, на углах и в переулках; потенциальные пассажиры теснились на узких тротуарах. Потом он оказался в лабиринте ящиков с фруктами и овощами; после голодного позднеперестроечного лета и еще более голодной осени казалось, что их густые запахи наполняют воздух. После полудня стало неожиданно жарко. К своему изумлению, Митя почувствовал, как по его телу начали скатываться тонкие струйки пота. Несмотря на осень, солнце оказалось настолько прямым и ярким, что после бесконечного бесцельного брожения по улицам Митя стал подозревать, что начинает сгорать. Приложил ладонь к щеке, к ушам; на всякий случай начал переходить на теневые стороны улиц. На стенах и крышах было много рекламы, но витрины выглядели так, как будто в них беспорядочно побросали то, чему в магазинах не нашлось места. Иногда предметы, выставленные в витринах, были столь разнородными, что, только вглядевшись и чуть подумав, он мог хотя бы предположить, что именно эти предметы объединяет. Он заметил, что из некоторых