Воскрешение - Денис Валерьевич Соболев

согласились. Едем в Германию. Копим деньги. Продадим квартиру, если понадобится. И выкупим твою сестру. Ничего с ней за это время не произойдет. Что тебе еще нужно?

Митя молчал.

– Ну как, разбираем вещи? – с неожиданно ощутимой надеждой в голосе спросил Андрей.

Митя снова помотал головой.

– Да что ты с ним разговариваешь? – не выдержала Ира. – Пора выходить. Сейчас же не дороги, а сплошная грязь. Их, кажется, вообще престали чистить.

– Ладно, посидим на дорожку, – предложил Андрей.

Они вышли в большую комнату, даже принесли из прихожей Митин рюкзак, сели. Молча посидели; Митя сел на рюкзак. Спустились вниз. Все еще шел мелкий снег, но ветер стал сильнее, и чуть оледеневшие снежинки били в лицо. Ира села на переднее сиденье, Митя на заднее, Андрей завел машину, прогрел мотор, включил обогрев, и они поехали в дом с башенками забирать бабушку. Всю дорогу до Пулкова бабушка молчала, но, когда они пересекали Дворцовый мост, положила ладонь на лежавшую вдоль сиденья Митину руку. Ее ладонь была неожиданно холодной и чуть подрагивала.

В Пулкове Ира и Андрей пошли выяснять, откуда вылетают на постоянное жительство; бабушка и Митя остались вдвоем.

– Ты знаешь, – вдруг сказала она, – я хотела тебе сказать, что все это время тебя обманывала. Я же пыталась тебя отговаривать. Но я знаю, что ты поступаешь правильно. Знаешь, если бы мы тогда, ну тогда, поступали как твои родители, наверное, этого города уже бы не было. А может быть, и вообще ничего бы не было. Я ведь тоже никогда не могла себе даже представить, что к ним уеду, что из всех именно к ним, что меня вот так возьмут и к ним увезут.

Митя погладил бабушку по рукаву пальто, коснулся втянутой в рукав руки. Почему-то она была без перчаток.

– Ты так не расстраивайся, пожалуйста, – сказал он, – и не сердись на них. Все поколения разные, и каждое делает свой выбор. Мы с Арей чуть-чуть со всем разберемся и обязательно тебя к нам перевезем.

– Зачем я вам там старая нужна? – ответила бабушка. – Там и Аре одной несладко. Вот если только квартира. Она же дорогая. Даже сейчас, наверное.

– Если сможешь ее не продавать, – Митя снова погладил ее рукав, – не продавай. А если продадут, пусть забирают свои деньги. А мы тебя заберем. Я доучусь, так что у нас будет на что жить. Только не мучь себя так, пожалуйста. Не вини себя. Особенно за нас не вини, обещаешь? Считай, что ты там как бы в плену. Но им нас не победить. Никогда. Ты помнишь, ты всегда нам это говорила?

Бабушка смотрела на него, и Митя увидел, что она плачет. А еще ему показалось, что она смотрит на него так, как если бы он все еще был ребенком.

Часть девятая

СТОРОНА ЗЕРКАЛА

Сосчитай миндаль

сосчитай что было горьким

Целан

« 1 »

Арина ждала его каждый день, точнее ждала практически каждую минуту своего тоскливого, давно уже опустошенного бодрствования. Она не очень понимала, зачем Митя решил приехать и чем именно он сможет ей помочь, но была уверена, что раз уж он это решил, то какой-нибудь план у него точно есть, да и вообще вдвоем все будет совсем иначе. Теперь даже конвейер с помидорными банками выглядел едва ли не умиротворяюще; он тоже отсчитывал время до Митиного приезда. Каждая проползающая банка этот приезд неудержимо приближала, и в те редкие моменты, когда конвейер заклинивало, Арина чувствовала, что начинает злиться. Напиваться так безобразно, как до этого, она тоже перестала, хотя вместе с Инночкой они временами все равно бухали, конечно. Но пропала сама потребность напиться, чтобы забыть о боли, о том, что она натворила, о том, как все это происходило; напиваться для того, чтобы перестать помнить о том, что она существует. Инночку эта перемена удивляла, но еще больше радовала; она и раньше говорила Арине, что хотя пить отлично, но и пить надо тоже в меру, а не заблевывать всю раковину и что, может быть, ей, Арине, пить вообще не идет, раз уж это ввергает ее в такой депресняк и так вышибает мозги. Пару раз она даже интересовалась, нет ли у Арины семейной истории алкоголизма или запоев. Напиваться в компаниях Арина перестала вовсе; вообще в компаниях практически перестала бывать, но со всеми здоровалась, как и раньше, только приветливее.

– Под иностранку стала косить, – как-то заметила одна из украинских девиц. – Ну пусть поиграет. Нам-то что.

В один из таких вечеров, когда, закончив рабочий день, они с Инночкой сидели вдвоем в комнате и выпивали, а точнее бухали, почти совсем как тогда, в первые месяцы, и снова, как тогда, Арина неожиданно перебрала, она рассказала, что со дня на день приедет Митя и с помидорной фабрики ее заберет.

– Но я буду обязательно к тебе приезжать, – добавила Арина. – Это я тебе твердо обещаю.

– А он что, в Израиле? – подозрительно спросила Инночка.

– Нет, – ответила Арина. – Он еще в дороге.

– В какой такой дороге?

– Сюда, в кибуц.

Инночка подняла глаза и отставила бутылку чуть в сторону. Внимательно на нее посмотрела.

– Я серьезно, – сказала Арина.

– Он что, репатриацию собрался сделать? Ты ему не рассказала, что здесь происходит?

– Рассказала.

– Так с какого бодуна он должен сюда приехать? – спросила Инночка с легкой тревогой в голосе. – Опять пойдешь на трассу тремп на Питер ловить?

Арина покачала головой:

– Он обещал меня забрать назад в Ленинград, вот он и приедет. Он мой брат.

– Дура ты малолетняя, да еще избалованная, – хмыкнула Инночка. – Как соседская такса. Никому мы не нужны, ни здесь, ни там. Заруби это себе на носу, подружка. Тебе уже не десять лет. И никто за тобой не приедет.

– Митя приедет, – убежденно ответила Арина. – Раз обещал, значит, приедет. Мы всегда держим слово.

– Мы – это кто?

Арина задумалась. Неожиданно вспомнила бабушку. В эти месяцы память о бабушкиных рассказах часто ей помогала.

– Мы с севера, – сказала она наконец, чуть неуверенно.

– Ага. Ты вообще в зеркало себя видела? Истинные арийские семиты. Ну у тебя и глюки, скажу я тебе, сестричка.

Они поругались; поругались довольно надолго. Так что теперь после работы Арина уходила из кибуца, в самые разные стороны, подолгу гуляла по проселкам, ходила среди желтеющих полей, разглядывала коров, пасущихся и на лугах, и среди огромных кустов бугенвиллеи и тысячелистника. Поля перемежались холмами, усеянными маленькими куполами неизвестных ей кустов; среди холмов ветвилась красноватая земля проселков. В России уже начиналась зима, но в Израиле еще стояла ранняя осень. Иногда шли дожди; часто земля оставалась мокрой, и по утрам Арине приходилось подпрыгивать, стряхивая с подошв красноватые комья высохшей за ночь земли. На горизонте были видны горы Гильбоа. Ранним вечером, пока поля светились вечерней золотеющей желтизной, горы казались чуть синеватыми, но, когда в полутьме синеть и меркнуть начинали уже и поля, горы становились темно-синими и тяжелыми, как море в шторм. А Митя так и не приезжал. Постепенно Арина перестала считать минуты, потом дни, потом недели. Подспудно подкрадывалась мысль, которую поначалу она старалась не замечать, потом гнала, потом приняла как возможную; а потом мысленно согласилась, что