Хаджи-Мурат Мугуев - Буйный Терек. Книга 2

Без сопротивления вся кумыкская низменность и предгорья Аварии и Чечни оказались в руках русских.

Мехтулинское общество признало власть русского царя. Даргинцы и лаки присоединились к ним. Владетель Кази-Кумуха Аслан-хан и таркинский шамхал продвинули свои войска в глубь горного Дагестана.

Все, кому надоела война и кто разуверился в победе имама, тайно и явно отходили от него.

Генерал от инфантерии барон Розен во главе большого шеститысячного отряда направился в Темир-Хан-Шуру; Клюге фон Клюгенау пошел по Малой Чечне, держа направление на Акуши и Гимры; Вельяминов, которому было поручено общее командование походом на Гимры, во главе центральной четырехтысячной колонны двинулся из Грозной в Дагестан. Конница Аслан-хана, татарская милиция и грузинские сотни, соединившись с кавалерией ханши, тесня малочисленные группы мюридов, шли на Гимры.

Розен остался для общего руководства в Темир-Хан-Шуре. Русские не спеша, медленно, осмотрительно двигались вперед, почти без сопротивления занимая встречные аулы.

Часть горцев отступила, остальные переходили на сторону русских, выдавая аманатов.

К двадцатому сентября русские с трех сторон заняли ущелья и горы, окружавшие Гимры. Все дороги, связывавшие Гимры с Чечней и горными обществами Дагестана, были перерезаны.

Началась блокада Гимр.

Глава 23

Был отдан приказ орудиям двигаться в глубь гор. Артиллеристы везли туры, фашины, доски, железные крюки — все то, что в скором времени должно было пригодиться войскам при штурме Гимр.

По своему географическому положению Гимры были почти недоступны. Окруженное ущельями, опоясанное скалами и неприступными хребтами, это горное селение недаром было выбрано Гази-Магомедом как последнее убежище.

Три тысячи защитников собрались в ауле и на подступах к нему. Лучшие, храбрейшие из храбрых, они дали клятву умереть, но не допустить русских в аул.

«Только дождь может упасть с неба на Гимры, русским же никогда не дойти сюда», — сказал Гамзат-бек своим войскам, выдвинутым на западный склон горы Калау.

Внизу бежал горный поток, оба берега которого занимали шестьсот пеших мюридов; на хребте Калау расположился лагерь Гамзата, насчитывавший еще пятьсот человек.

Скалистую вершину правого берега Сулака занимали Шамиль и чеченский белед Умар с пятьюстами мюридами. Гимры находились от этого места приблизительно в четырех верстах дикого, хаотического нагромождения скал. Косогоры, обрывы, скопление нависших камней, водопады и стремительные горные ручьи, а подо всем этим ущелья с темными провалами между скал.

Единственная тропинка вела отсюда к Гимрам. Она была крута и узка, то терялась меж камней, то снова появлялась над кручами. Облака низко шли над горами. Утренние туманы, ветер и резкий осенний воздух подчеркивали суровое величие гор.

Уступы, крутизна, обрывы и, наконец, высеченные из камня переходы и ступени образовывали этот единственный путь в Гимры. Кое-где горцы перебросили над пропастями лестницы, шаткие, колеблющиеся, по которым могли пройти лишь пешеходы, да и то поодиночке. Встречались и такие места, где пятьдесят-шестьдесят шагов приходилось перепрыгивать с камня на камень. Наконец тропа спускалась к ущелью, окруженному отвесными, дикими скалами. Отсюда по ущелью тянулась уже сравнительно сносная дорога на Гимры. Здесь горцы построили три каменные стены и ряд завалов, преграждавших наступающим путь. За завалами залегли триста пеших лезгин, аварцев и чеченцев, на скалах сидели стрелки.

11 октября генерал Вельяминов начал наступление из аула Коронай, через хребет и аул Акуши.

В ночь на 20 октября войска левого фланга по приказу Клюге фон Клюгенау имитировали ночную атаку. Забили барабаны, заиграли рожки, раздались залпы, загорелись фальшь-огни, и, сидя под прикрытием скал, под навесами утесов, солдаты Апшеронского и Елисаветпольского полков с криками «ура» опоясали хребты Гимринских скал залпами ракет.

И тотчас же отовсюду посыпался град камней, обломков скал, пудовых валунов. Камнепад длился около двух часов, и все это время русская пехота, изощряясь в хитрости, создавала впечатление идущих на штурм колонн. Запасы камней, заготовленных горцами, иссякли, и тогда разведчики-осетины и грузины дали две зеленые сигнальные ракеты.

Пехота Клюге перешла в наступление.

— Русские окружают Гимры, остались, лишь две дороги, не перерезанные этими нечестивцами, да проклянет их аллах, — входя в саклю, сообщил старшина.

Гази-Магомед молчал.

— Какие? — спросил Шамиль.

— На Тилитль и Игали.

— Готовы женщины и старики? — осведомился Гази-Магомед.

— Да, имам. Все дети и больше половины женщин ожидают твоего приказа.

— Пусть сейчас же идут, пока русские не закрыли и эти пути. Пусть уходят и старики… Им здесь нечего делать.

— Не все хотят уходить. Разреши нескольким из них войти, они ждут твоего слова.

— Я сам выйду к ним, — сказал Гази-Магомед и, сопровождаемый Шамилем и старшиной, вышел на улицу.

Уже смеркалось. Горы сумрачно окружали аул. Веяло холодом, темнота быстро сходила на землю.

Перед мечетью стояла толпа. Здесь были женщины — старые и молодые, некоторые из них держали на руках детей; другие, постарше, жались к матерям. Несколько стариков сняли папахи при виде имама.

— Я с вами, братья, и с вами тоже, — обращаясь к женщинам, сказал Гази-Магомед, — Зачем меня позвали?

— Имам… аул окружают русские. Мы хотим, чтоб наши дети и жены ушли вовремя отсюда. Нам легче будет сражаться с неверными, если будем знать, что семьи наши в безопасности, — выступая вперед, сказал один из мюридов.

— Детей жаль, имам… Зачем им видеть то, что будет завтра… Пусть уходят, иначе наши руки будут связаны.

— Имам, мы верим, святой человек, что русские не войдут в Гимры, но дети наша жизнь, будущее народа. Решай сам, как поступить: уйти нам с детьми или остаться с мужьями?.. Как рассудишь, учитель, так и будет, — сказала высокая, полуседая женщина, и остальные повторили:

— Как скажешь, имам.

Несколько десятков мюридов, местных и пришельцев из других аулов, молча ждали ответа.

Горы уже затянуло темной пеленой, кое-где зажглись огни.

— Женщинам, всем женщинам с детьми сейчас же надо уходить на Тилитль. И старикам тоже… Все, кто не в силах держать оружие, уходите. Именем пророка и во славу нашего святого дела разрешаю уходить… — громко сказал имам.

Наступило молчание. Потом всхлипнули несколько женщин, кто-то истерически зарыдал, заплакали дети.

— А ты, имам? Разве ты останешься здесь? — тихо спросили из толпы.

И опять наступило молчание. Было слышно, как дышали сотни людей, жадно ловя ответ имама.

— Я остаюсь здесь, братья. Уйдут только те, кто не в состоянии держать оружие. И довольно слов… уходить надо теперь же, пока русские не закрыли дороги.

— Имам, что будет с тобой, если проклятые ворвутся в Гимры? Кто заменит тебя? — с беспокойством и тревогой выкрикнула женщина, что спрашивала его.

— Делай свое дело, Салтанет… Уходи сейчас же и уводи остальных. Я не для того позвал на газават ваших сыновей и мужей, чтобы в тяжелые дни оставить их. Спешите, и да будет вам аллах защитой в пути, — закончил Гази-Магомед и пошел по тропинке, белевшей среди камней, вверх к позициям, занятым караулами и отрядами.

С вершины скалы, нависшей над дорогой, далеко была видна вся местность.

— Что, братья, какие вести?.. Далеко гяуры? — спросил имам, присаживаясь возле мюридов, наблюдавших за тропинками, ведшими на Коронай.

— Русские идут с запада.

— И с востока тоже… Их солдаты вчера заняли Хидатль…

— Говорят, будто они тащат сюда и свои, богом проклятые, пушки. Правда ли это, имам?

— Пушки сюда не дойдут, — уверенно ответил Гази-Магомед. — По таким кручам и обрывам русским не пройти… Будьте только преданы святому делу, не спите, наблюдайте за путями и… не берегите себя… Каждый, кто умрет в бою с неверными, уже через день будет у подножия аллаха…

— Газават… Алла Аллагу!! — ответили мюриды.

Гази-Магомед поднялся и долго смотрел в ту сторону, откуда ожидались русские.

— Аллах с нами… и пророк не оставит нас, братья, — наконец произнес он и пошел обратно к аулу.

Никто из сопровождавших его людей не произнес ни слова.

Когда они подошли к мечети, женщин и детей уже не было. Человек сорок стариков, не пожелавших уйти из аула, толпились на площади.

Наступало время ночного намаза.

— Братья, настало время намаза, исполним его. Помолимся, чтоб аллах даровал нам победу, — предложил Гази-Магомед.

Скупая осенняя луна озарила площадь, на которой молились мюриды.

Гимры молчали. Не было обычного шума, предшествующего сну. Одни сакли были брошены, в других еле теплились огни. Там коротали ночь те, кто должен был утром сменить посты.