Игорь Святославич - Виктор Петрович Поротников

– А нам другого и не остаётся, – сказал Вышеслав с некой обречённостью в голосе.

Несмотря на грозящую Путивлю опасность, имовитые боярыни неохотно давали вольную своим холопам, иных приходилось выкупать. Для этой цели Ефросинья дала Вышеславу немного серебра – всё, что у неё было.

Из холопов, получивших свободу, был составлен отряд в тридцать человек. Прибавив к ним двадцать деревенских мужиков, Вышеслав сам принялся обучать новоиспечённых воинов умению владеть оружием.

Тысяцкий Борис занимался тем же с городской пешей сотней, благо оружия хватило на всех.

Однажды на теремной двор, где Вышеслав наставлял смердов и бывших холопов, как правильно держать строй против конницы, заявились несколько девиц в ярких сарафанах. Вместе с ними пришёл и Борис.

– Где воевода Вышеслав? – звонким голосом спросила самая пригожая из девиц, очень похожая на Бориса.

– Ну, я воевода, – выступил вперёд Вышеслав, с любопытством глядя на румяные девичьи лица.

Красавица отбросила с груди длинную косу и сказала с вызовом:

– В дружину мы хотим вступить, воевода. Дай нам оружие!

Из толпы ратников за спиной Вышеслава раздался смех. Кто-то удивлённо присвистнул.

– Как звать тебя, молодица? – спросил Вышеслав.

Он был серьёзен, почти угрюм.

– Горислава, – ответила девица, слегка смутившись под пристальным взглядом Вышеслава.

– Чья же ты дочь?

– Не важно, – отрезала девица.

– Сестра это моя, Вышеслав Бренкович, – подал голос Борис. – Отчаянная она у меня, не серчай на неё. Говорил я ей, что не бабье это дело…

– Почему же не бабье? – перебила брата Горислава. – Иль руки у нас не из того места растут? Иль все мы на сносях?

– Вот именно, – ворчливо поддакнул Вышеслав, – чем они хуже нас? Беру всех в дружину! Вот тебе меч, держи. А тебе топор, на-ко, милая.

Вышеслав с грубоватой бесцеремонностью вложил в ладони Гориславы меч, который был у него в руке. А стоящей рядом с ней чернобровой молодице сунул топор в руки, взяв его у кого-то из ратников.

Горислава с трудом удержала на весу тяжёлый меч двумя руками, а её подруга неумело взяла топор за самый конец топорища.

– Теперь, милая, рубани-ка топориком вон по тому чурбаку, да так, чтобы две половинки в стороны разлетелись, – приказал чернобровой Вышеслав. – Представь, что это степняк в шлеме.

Ратники посторонились, уступая место девице с топором.

Та неуверенно приблизилась к чурбаку, взмахнула топором и… нанесла удар не по чурбаку, а по кряжистой дубовой колоде, на которой он стоял.

Вокруг засмеялись.

Чернобровая покраснела и, с трудом выдернув топор из колоды, замахнулась снова. На этот раз лезвие топора вонзилось в чурбак как раз посередине. Однако удар был слабый, и деревяшка не раскололась.

– Не рассекла ты голову поганому, милая, – сказал Вышеслав, подходя к чернобровой. – А это означает, что следующий замах этот поганый не даст тебе сделать. Враг пронзит тебя копьём или саблей зарубит. Впрочем, я думаю, басурманин живо распознает, что перед ним девица, а не воин, и с радостью полонит тебя, милая.

С этими словами Вышеслав с лёгкостью подхватил на руки чернобровую, издавшую испуганный вскрик, и перекинул через седло стоявшего у коновязи коня.

Ратники загоготали пуще прежнего, глядя, как девица беспомощно болтает ногами в воздухе, и слыша её визг, вызванный испуганными шараханьями коня.

– Довольно потешаться, воевода, – подступила к Вышеславу Горислава. – Мы не за тем сюда пришли. Ныне из нас плохие воины, но, дай срок, и в наших руках сила появится.

Вышеслав успокоил коня и снял с седла беспомощную молодицу. Чернобровая едва сдерживала слёзы от обиды и злости.

– Обучать вас ратному мастерству у меня времени нет, – сурово сказал Вышеслав и кивнул в сторону ратников. – Мне бы этих успеть хоть чему-то научить.

– Мы и сами до всего дойдём, – не отступала Горислава, – ты лишь покажи нам, воевода, что и как.

– Сарафан придётся снять, боярышня, – заметил Вышеслав, забирая меч у Гориславы. – Вместо него кольчуга на тело и шлем на голову.

– Знаем, знаем!.. – хором отозвались девушки. – Не пугай, воевода.

– Вы и щитов-то в руках не держали, – раздражённо бросил Вышеслав. – Не сладите вы ни с копьями, ни с луками тугими. Это вам не веретёна крутить!

– Сладим, воевода, – сказала Горислава. – Ты нам только не мешай.

Вышеслав махнул рукой.

– Ладно, ступайте в сотню к Борису. Он вас всему обучит, а я вооружение вам дам. С Богом, горлицы!

Вскоре весь город говорил о том, что в пешей городской сотне обучаются ратному делу дочери имовитых бояр и лучших мастеровых, чьи отцы сгинули в поле половецком. Поговаривали, что есть среди тех девиц отчаянных и несколько молодых монахинь из местного женского монастыря. Кто-то говорил, что всего семь девушек в сотне у тысяцкого Бориса, а кто-то утверждал, что их не меньше пятнадцати.

Заинтересовалась девицами-воинами и Ефросинья.

Как-то за обедом княгиня стала расспрашивать о них Вышеслава. Сколько лет молодицам? Пригожи ли они? И каких родителей чада?..

Вышеслав, уловив ревнивые нотки в голосе Ефросиньи, с усмешкой промолвил:

– Дивлюсь я тебе, Фрося. Как будто у меня есть досуг, чтобы за девицами бесшабашными подглядывать. Не в моей дружине они, а в Борисовой сотне. Ох и намается он с ними!

– Может, девицы те и в Борисовой сотне, но оружие ты им давал, – холодно произнесла Ефросинья. – Служанки мои видели тех девиц на теремном дворе. Сказывают, девицы прямо кровь с молоком! А я-то, глупая, думаю, с кем это мой милый пропадает с рассвета до полуночи.

– Ратников я обучаю, Фрося, – нахмурился Вышеслав, отодвигая тарелку с кашей.

– Ясно, каких ратников! – нервно усмехнулась княгиня. – Тех, что косы носят и мочатся сидя!

Вышеслав с молчаливым удивлением воззрился на Ефросинью: такой он видел её впервые.

– Ты думаешь, чьего ребёнка я ношу под сердцем? – продолжила княгиня, не пряча слёз. – Твоего, Вышеслав. Не об Игоре, а о тебе да о Владимире думала я ночами, проводив вас в поход. О тебе я молила Бога денно и нощно, чтоб Всевышний уберёг тебя от стрел и копий поганских. И ты уцелел, Вышеслав. Ты выжил моими молитвами. Ты теперь мой, только мой! Так почему же я провожу ночи одна? Почему ты избегаешь меня? Неужели я так подурнела? Неужели ты разлюбил меня?

Вышеслав прижал Ефросинью к себе, чувствуя, что её трясёт в нервном припадке. Он шептал ей слова утешения, гладил по волосам. И не знал, как сказать ей, что не может он делить с нею ложе именно теперь, когда Игорь томится в плену…

Евфимия, улучив момент, наставляла Вышеслава:

– Коль зашло у вас дальше некуда, молодец, то лучше бы