Облака на коне - Всеволод Шахов

из стороны в сторону, и в такт этому движению то сжимал, то расслаблял краешки губ.

– Который «Вэ–шесть» будет называться?

– Угу, – Борис кивнул, – а вот дальше не знаю, где заказывать будем. Такие у нас в мастерских не сделают. В ЦАГИ заказывать или на каком–нибудь авиазаводе. Только возмуться ли? Всё ведь загружено.

– Подожди, а на «Вэ–пять» мы без шарниров будем? – Катанский удивлённо посмотрел на Бориса, – ведь идея первого маленького полужёсткого как раз в том состояла, чтобы попробовать собрать уменьшенный прототип.

– Посчитали, длина небольшая, можно и жёсткую конструкцию киля.

– И Нобиле на это пошёл? – Катанский потеребил узел своего бордового галстука.

– Куда деваться, говорит, сроки, пускай пока пилоты учатся, а конструктора ещё успеют, – Борис не мог оторваться от блестящих литьевых обводов шарнира. – Расчёты показывают, что жёсткая конструкция киля для «Вэ–пять» вполне годится.

– Я хоть и не такой специалист в механике и то понимаю, что степени свободы надо обеспечить… оболочку крепить – нужна гибкая система. Я ведь расчёт оболочки делал. Хоть Трояни нас направляет, но и с меня тоже спрашивать будут.

– Да решили уже. Скоро киль соберут. Вот и посмотрим. Там и будем думать, похоже по месту оболочку подгонять придётся.

Катанский посмотрел в окно. Крупные хлопья снега застилали вид на переулок.

– Сне–го–пад…

– Давай переждём. Партейку в шахматы? – Борис потянулся к деревянной доске.

– Это можно… – Катанский расстегнул пиджак и ослабил узел галстука.

Борис расставил фигуры, выбросил перед Катанским два зажатых кулака с пешками. Тот ткнул на правый – оказалась белая.

– Не знаешь, когда турнир по Дирижаблестрою? – Борис расставил чёрных со своей стороны, поправил наступившего на соседнюю клетку короля.

– В апреле. Вроде, кроме конструкторов ещё и производственники просятся участвовать, – Катанский поёрзал на стуле.

– Ну, вот это интересно. Чем больше народу…

– С твоим мастерством, тебе они не конкуренты, – Катанский выдвинул пешку к центру доски.

– Надо форму поддерживать. Вот вариант Сицилианской защиты изучил, – Борис ответил пешкой со своей стороны.

– Ты – молодец. А я вот всё по наитию играю, – Катанский выводил коня, – памяти не хватает теорию запоминать.

– Да у тебя всё равно неплохо получается.

– Все уже примирились, что ты опять нас обыграешь. Харабковский теперь и участвовать, наверное, не будет, – Катанский усмехнулся, – помню, как он аж побелел, когда в начале турнира тебе обе партии так быстро проиграл.

– Странно, он ведь дебют правильно разыграл. К тому же редкий дебют – «итальянская партия», называется, – Борис поморщил лоб, вспоминая. – А потом растерялся что–ли, слабо играл. И в самом конце, зачем–то отчаянно сопротивлялся, когда и так было ясно, что всё проиграно.

Катанский переместил по диагонали слона.

– Нахватался вершков… Дебюты запомнить – для этого только память нужна, а играть – это… – Катанский мелко подёргал подбородком, – не каждому дано. Я считаю, что для моего уровня игры, какое начало не выбери, всё можно в процессе игры исправить, фигур много, вариантов огромное количество, даже если и ошибки будут. Катанский призадумался. Борис пошёл на размен слонов.

– А в конце игры, в эндшпиле, – Катанский продолжил рассуждать, – уже более–менее ситуация предсказуемая, там сразу видно… всё предрешено, если уж проигрываешь, чего ж дёргаться? где ресурсы брать? вопрос только, как долго продержишься. Поэтому всё надо делать, когда есть возможности… получается где–то в середине игры.

– Всё равно я удивился, чего он так долго не сдавался.

– У начальников есть такая черта: не показывать что в чём–то не разбираешься и не подавать вида, что дела идут плохо. Вроде, как надежда на чудо… ну вдруг что–нибудь случится и тебе нужно будет срочно уйти… Тогда, получается, что он не проиграл.

– Но ведь все видят ситуацию на доске? – Борис пожал плечами.

– Да, Борис, не понять тебе… ты другой. – Катанский скривился. – Похоже, у меня не очень позиция.

10

– Ну, где наш доблестный генерал Нобиле? – Гольцман недовольно обвёл взглядом сидевших перед ним подчинённых, посмотрел на дверь. – Ему с Кузнецкого до сюда пару улочек перейти. Прямо неуважение какое–то к начальнику Аэрофлота!

– Ещё три минуты, он обычно старается подгадать точно, – проговорил Фельдман, не поднимая глаз. Следом буркнул: – Это мне с Долгопрудной ехать два часа, поэтому здесь пораньше.

– Так и не провели на Долгопрудную телефонную связь? – Гольцман порылся в бумагах на своём столе..

– Нет. Гонцов приходится гонять… А если что–то срочное узнать… так… – Фельдман махнул рукой.

– Небось специально тянешь с телефоном, чтобы только по важным делам тебя гонцами вытаскивали? – непонятно, подшучивал Гольцман или укорял. Пелена табачного дыма перед его лицом не давала Фельдману возможности определиться.

Дверь в большой кабинет начальника Аэрофлота распахнулась решительнее, чем обычно здесь было принято, и на пороге появился Нобиле. Высокий, в идеально подогнанной форме итальянских «королевских» военно–воздушных сил. Остановился. Подтянул подбородок и ломано произнёс, по–русски: «Приятного утра!» Дождавшись жеста Гольцмана куда присесть, устремился к длинному, из красного дерева, столу, по обе стороны которого уже сидело несколько десятков человек. Серой тенью за Нобиле последовала Мария Андреевна.

– Что ж, все в сборе. Начинайте, товарищ Фельдман, – Гольцман выпрямил спину.

Фельдман вышел к плакатам, заранее развешанных у стены в глубине кабинета.

– Отчёт, предлагаемый заслушать сегодня, это генеральная репетиция того, что будет на заседании в Госплане, поэтому хотелось по окончании услышать замечания и предложения, – Фельдман приблизился к плакату с крупными цифрами «5–3–2».

– Да, в силе остаётся принятая в Политбюро формула – до конца пятилетки построить пять жёстких, три полужёстких и два цельнометаллических дирижабля. Жёсткие корабли – это основа будущего флота, они, объёмом сто пятьдесят тысяч кубометров, будут работать на трёх регулярных маршрутах, – Фельдман перевесил на передний план плакат с контурной картой Советского Союза, где толстыми пунктирными линиями связывались крупные города. – На пассажирской линии Москва – Игарка – Якутск – Николаевск–на–Амуре – Хабаровск, – указка в воздухе пронеслась поверх линий на карте, – планируется два рейса в неделю. Ожидается, что услугами воздушных кораблей воспользуются не только путешественники, чей полёт заканчивается в одном из пунктов трассы, но и транзитники, которые далее направляются во Владивосток, на Сахалин, в Китай и Японию. За один рейс дирижабль должен перевозить сто двадцать пять пассажиров и тринадцать тонн ценных грузов и почты. Две другие линии: Красноярск – Якутск и Красноярск – Булун – Нижнеколымск будут, в основном, грузовые – сто и тридцать рейсов в год соответственно, при этом каждый корабль будет вмещать тридцать восемь тонн груза.

Фельдман сделал паузу, сменил плакаты.

Мария Андреевна вполголоса переводила на итальянский. Нобиле переспрашивал её, и она, спотыкаясь на цифрах, уточняла их у сидевшего рядом