Суд над колдуном - Татьяна Александровна Богданович

— Ах, он вор окаянный! — крикнул Баранников. — Да ведь он ведомый пьяница и бездельник. Упьется, видно, вот ему беси-то и чудятся. Беда, Лука Сидорыч. Как быть-то? Сгубит он малого, еретик. Може, ты не все те его речи напишешь, аль бо напишешь, что сам-де Емелька ведомый вор и пьяница и бездельник. Уважь, Лука Сидорыч, а от нас тебе всякая почесть будет.

Баранников вынул припасенную в кошеле полтину и протянул дьяку.

Дьяк взял, с лавки встал, поклонился, и говорит:

— И рад бы душой, Иван Митрич, да вишь ты от великого государя указ: «Допросить того Емельку со всяким пристрастием, а, допрося, прислать на Москву».

Иван Баранников только в затылке поскреб — зря полтину отдал — деньги не малые. Хитрое то семя приказное. Небось ране про то дьяк не сказал.

Посидели малость еще, браги выпили, а там пошел Иван Баранников домой не веселый. Думал:

— Все дело на Москве решится. Эх! кабы не дела, поехал бы сам на Москву. Оленка, хоть и шустрая баба, а все не бабьего то̀ ума дело. Надо ей все по̀ ряду растолковать. Напишу грамоту. Спасибо Ондрейке обучил грамоте и его и Оленку. Не надо людям кланяться.

Придя домой, Баранников помолился на образа, а потом, из под образов достал чернильницу и перо гусиное и бумаги лист и сел в красный угол письмо писать. Со старухой и говорить не стал. Велел в заднюю избу идти и никого к нему не пускать. Дело важное.

Долго писал Баранников. Когда кончил, повернул лист и с другой стороны написал:

«Отдать сея грамотка на Москве Ондреевой жене Федотова, Олене Ивановой, что на Канатной слободе, в приходе Спаса на крови, во дворе безместного попа Силантья».

А потом позвал своего прикащика Дениса Клочкова, и велел ему тотчас на Москву справляться и там разыскать Олену Иванову и грамотку ей в собственные руки отдать и казны десять рублев тоже.

Поп Силантий

Денис Клочков человек бывалый. Не первый раз на Москве. И у хозяйской дочери, Олены Ивановой, тоже бывал не однажды. Только тогда она еще в Китай-городе жила, у Пахома Терентьева. Ну, да найти не хитро. На Канатной слободе поповских домов не так много. И правда, первая же баба указала Денису двор попа Силантья. Только Денис к тому дому подошел, а в воротах как раз сам поп и стоит. Денис по обычаю подошел под благословение, а потом спросил, тут ли живет жонка лекаря Ондрея Федотова, Олена Иванова.

— А ты чей будешь? — спросил поп, — родич что ли Оленин?

Денис рассказал, что его прислал Оленин отец, торговый человек Иван Баранников, и он тотчас из Смоленска приехал, на ямских[41] лошадях.

Поп сейчас его в избу к себе позвал, сказал, что Олены Ивановой дома нет, а Денису надо с дороги отдохнуть, да кваску выпить. Обходительный поп.

Усадил поп Дениса на лавке, велел девке квасу принести жбан, хлеба каравай и меду. Угощает Дениса из своих рук.

Потом разговор у них пошел. Пожалел поп Ондрейку, похвалил Олену Иванову, добрая, говорит, хозяйка и мужа почитает, и отца своего тоже. Про Ивана Баранникова расспросил.

— То-то, — говорит поп, — радость будет Олене Ивановне, что родитель про нее вспомнил! Грамотку что ли прислал, али на словах наказал?

— Грамотку! — ответил Денис, — да денег десять рублев.

— Добрый родитель, добрый, — сказал поп. — Его за то господь бог помилует. Отец наш небесный милует тех, кто чады своя милует.

Очень хорошо говорил поп. Денис даже хлеб жевать забыл.

— А только вот тебя… как тебя звать-то, добрый человек?

— Денисом.

— Так вот тебя-то, Денис, хозяин твой не помиловал.

Денис и рот раскрыл:

— А меня пошто?

— Прислал он тебя к дочке, к Олене Ивановой. А за Оленой Ивановой теперь уши[42] ходют. И кто к ей в дом зайдет, того тотчас хватают и в Разбойный приказ представляют. А оттуда в Пытошную.

Денис выпучил глаза на попа, и руки у него так задрожали, что ломоть хлеба с медом на пол упал, а он и не заметил.

— Пропала моя головушка! — охнул он, — и в Смоленск не пустят!

— Не пустят. Да и сам не поедешь, как руки-ноги выворотят. Жаль мне тебя, Денис. Человек ты, видно, с головой. Хозяину своему слуга добрый. А пропадешь ни за денежку.

Денис и говорить больше не мог. Всхлипывал и кулаком слезы утирал.

— Хочу я тебя, Денис, выручить. Хозяин твой не ведал, что за Ондрейкой государево слово сказано. Не то бы он и сам тебя сюда не прислал. К Олене Ивановой тебе итти никак не можно. Отдай ты мне тую грамотку и деньги. Я ей их таемным[43] обычаем передам, согрешу для твоего спасения. А ты, Денис, ступай отсюда тотчас. Ты где стал?

— В Земляном городе, на постоялом дворе у Никиты Пыляя, — сказал Денис.

— Ну, и подь к тому Никите и сиди у его. Никуда не ходи. Не то худо тебе будет. А как Олена Иванова грамотку родителю напишет, я сам к тебе принесу. Ты в Смоленск и поедешь. И никто про тебя ведать не будет.

Денис так и повалился в ноги попу Силантью.

— Батюшка! Отец милостивый! спас ты меня от пытки лютой. Век за тебя буду бога молить!

— Ну, ну, вставай, Денис, да иди с господом. Вот тебе два алтына. Выпей за здоровье Олены Ивановой.

Денис на радости и руку попу поцеловал. — Вот поп — золото! Схватил шапку, достал оттуда грамотку и кошель с деньгами и отдал попу.

Поп взял и сразу понес, под образа положил. Богомольный поп.

Отворил дверь и сам Дениса до ворот проводил.

— Ну, теперь иди, Денис, скорей и назад не ворочайся.

Куда там ворочаться! Денис побежал без оглядки, словно за ним волки гнались.

Бежал Денис опрометью до самых Тверских ворот. А тут остановился дух перевести, смотрит — кружало,[44] а в кулаке у него два алтына поповских зажато. Он не утерпел, зашел, спросил себе чарку водки и духом выпил. Немного от сердца отлегло. А все-таки вспомнил поповы слова, заплатил деньги и пошел. Только отворил дверь, — глядь, прямо на него идет хозяйская дочка, Олена Иванова. Ведь вот грех! Олена Иванова идет, в землю глядит, и не заметила бы. Да надо было пьяному из кружала как раз ей под ноги выкатиться. Она голову подняла да прямо на Дениса