Нина Молева - А. Г. Орлов-Чесменский

— Фамилия ее брата?

— Головкин, сын покойного великого канцлера.

— Значит, графиня Бестужева немолода.

— Михаил Бестужев ее второй супруг. Первым был знаменитый Ягужинский.

— Мне не нравится именно ее участие в этом деле. Возможно, вице-канцлер не осознает в полной мере характера сложившейся ситуации. Она может быть направлена прежде всего против него самого.

— Но вице-канцлер, как уверяет наш министр, никогда не был дружен с братом. Отношения их самые натянутые.

— Зато их взгляды в политике были сходными. Не забывайте — договор России с Англией подготавливал граф Михаил Бестужев. Кстати, что с ним?

— Находится под караулом.

— Вот видите. Подобный розыгрыш может преследовать несколько целей. Одна из них — нет сомнения — компрометация вице-канцлера. На этот раз козыри оказались в руках Лестока — все зависит от того, насколько он сумеет их разыграть.

— Возможно, самым наилучшим образом. Я не успел сообщить вам милорд, что Наталья Лопухина слыла первой красавицей при дворе императрицы Анны и не раз оказывалась счастливой соперницей цесаревны Елизаветы. Она родная племянница фаворитки Петра Первого Анны Монс и, уверяют, унаследовала ее внешность.

— Тем хуже для вице-канцлера. Женская месть не знает границ, приличий и — здравого смысла.

ПЕТЕРБУРГ

Зимний дворец

Елизавета Петровна, Лесток

— Ты опять о Брауншвейгской фамилии, Лесток! Гневу моего ищешь, с утра пораньше досадить собираешься?

— Если вы и прикажете, ваше величество, мне молчать о них, заботясь о вашем же благе, я не перестану думать об этом семействе.

— Да чего тебе, настырному, надо? Все они под арестом. Василий Федорович их как зеницу ока бережет — ему, что ли, не веришь? А я тебе скажу — Салтыков вернее тебя будет. Не юлит, не крутит, интересу никакого к государыне не имеет. За границу я правительницу не отпущу, пусть себе со своим выводком в Риге сидит. Помню, как батюшка покойный за первенцем-то своим, царевичем Алексеем Петровичем, по всей Европе людей рыскать заставлял.

— Я не имею оснований сомневаться в верности человека, который сидел на козлах вашей кареты в ту памятную ночь, — и о старости позабыл, и недуги прочь откинул. Но вы не хотите подумать, ваше величество, о том интересе, который фамилия может представлять для иноземных держав. И поверьте, опыта в сношениях с любыми узниками у австрийских дипломатов много больше, чем у господина Салтыкова в умении их стеречь. Разве вам мало камер-лакея, который пытался посягнуть на вашу жизнь в пользу экс-императора Иоанна? Не станете же вы убеждать меня, что это была его собственная затея?

— Конечно, не сам на рожон полез — добрые люди присоветовали. Так ведь не австрийцы же, а наши, кому при правительнице солнышко ярче светило да жарче горело. Вот с ними и разберемся. С Лопухиным там со товарищи.

— Ваше величество, поверьте, к величайшему сожалению, такие случаи могут повторяться, пока существуют те, ради которых их есть расчет повторять.

— Так что — столько народу правительницу назад хочет, гибели моей ждет-дожидается? Что плохого-то кто от меня увидеть успел?

— Бог мой, ваше величество, да разве в справедливости дело! Интересы заговорщиков никогда не имеют к ней отношения. Брауншвейгскую фамилию необходимо удалить и лишить всяких возможностей сношений, тем более с иностранными державами. Рига — слишком небезопасное в этом отношении место.

— Какие ж такие у тебя мысли? Через всю Россию их в Сибирь везти, что ли, как Алексея Яковлевича Шубина в свое время везли?

— О, нет, ваше величество! Это очень небезопасно. Чем длиннее путь, если он даже ведет в Сибирь, тем больше нежелательных возможностей. Мне думается, радикальное решение вопроса…

— Довольно, Лесток! И слов твоих больше слушать не желаю. Кабы твоя воля, ты всех бы в одной ложке воды утопил. Сама себе удивляюсь — ну, не дура ли: столько лет добряком да доброхотом тебя почитала!

— Что поделать, ваше императорское величество, власть накладывает, свои обязательства. Та жестокость, от которой может содрогнуться простой человек, иной раз составляет простой долг особы коронованной. Я уверен, вся империя вздохнула бы с облегчением, если бы ни принцессы, ни ее старшего сына не было бы в живых.

— Окстись, злыдень! Только облегчение главное-то было бы для французской державы. Разве не так, Лесток? А каково мне отвечать перед императором римским, перед императрицей Марией Терезией? Из-за друзей твоих в ссору с ними вступать? Нет, лейб-медик, для тебя бы оно и впрямь, может, просто, да я-то иначе решать буду. Да и советчик ты у меня, обижайся не обижайся, не единственный. Не дурнее тебя люди есть.

— Я не сомневаюсь, вы обратитесь, ваше величество, к графу Бестужеву, и могу заранее вам сказать его совет. Вы обвиняете меня в дружеском отношении к Франции, хотя в России я служу почти с вашего рождения. И разве не представители Франции всей душой и телом были с вами, когда вы возвращали себе несправедливо захваченный австрийскими представителями престол родительский? Чьи интересы соблюдал тогда граф Бестужев?

— Упредить надо Алексея Петровича, чтоб за стол с тобой, упаси Господь, не садился, а тем паче в доме твоем собственном — долго ли до беды!

— Изволите шутить, ваше величество. Но умоляю, подумайте о том, чтобы перевести Брауншвейгскую фамилию из Риги хотя бы в соседнюю крепость. Есть там достаточно надежная — Динамюнде.

— Ладно, там будет видно, а пока ступай, благодетель!

ЛОНДОН

Министерство иностранных дел

Правительство вигов

— Наш польский резидент сообщает, что граф Михаил Бестужев приехал в Польшу. Что же в таком случае с Лопухинским делом, Гарвей?

— Я как раз готовлю русский доклад, милорд. Дело закончено.

— На следствие понадобилось меньше месяца? Любопытно.

— На следствие и приведение в исполнение приговора.

— С кем же императрице Елизавете так не терпелось расправиться — с государственными деятелями или все же с красавицами? Какие же и для кого она нашла наказа: ния? Кровь отца вряд ли наделила ее милосердием.

— Ни в коей мере. Лопухину с мужем и сыном после урезания языков колесовать. Всем остальным — смерть на плахе.

— Против них были получены серьезные показания?

— Ко всем свидетелям были применены пытки, милорд!

— Ах, так! Значит, Алексей Бестужев был прав в своих предположениях о мнимой угрозе со стороны Брауншвейгской фамилии. Но вы сказали, Гарвей, что приговор приведен в исполнение. Мой Боже…

— О, нет, милорд, императрица проявила милосердие. Для Лопухиных дело ограничилось урезанием языков.

— И все же. Как женщины умеют быть жестоки.

— И наказанием кнутом, после чего все осужденные отправлены пожизненно в Сибирь.

— Значит, не были казнены и остальные? А что графиня Бестужева?

— Ей достались кнут и Сибирь.

— Что же произошло с Михаилом Бестужевым? На каком основании он был освобожден из-под ареста?

— Наши корреспонденты не учли простого юридического казуса. Старший граф, оказывается, находился всего лишь под караулом. Ввиду непродолжительности его брака — он и на самом деле состоял в нем всего несколько месяцев, — Михаил Бестужев признан непричастным к заговору.

— И брак, естественно, расторгнут?

— Ни в коем случае. Это лишило бы Михаила Бестужева всех тех богатств, которые принесла ему в приданое госпожа Ягужинская. Подумайте, в ее руках соединились богатства отца, великого канцлера Головкина, и не менее склонного к стяжательству первого ее супруга Ягужинского.

— Значит, у императрицы Елизаветы не было возражений.

— А, может быть, она расценила это как лишнее наказание для провинившейся графини.

— Не сомневаюсь, что не обошлось без вмешательства вице-канцлера. Ему было слишком невыгодно и опасно иметь братом государственного преступника.

— И вообще, милорд, это очень напоминает выигрыш вице-канцлера. На обоих братьях ни тени подозрения. Лесток в бешенстве. А императрица выбирает графа Алексея Бестужева своим постоянным карточным партнером.

— Да, ничего не скажешь, выигрыш, о котором при дворе можно только мечтать. При этом Лесток, вероятно, не слишком доволен новым появлением в Петербурге маркиза де ла Шетарди. За год его отсутствия лейб-медик было стал себя чувствовать полномочным министром Франции!

— Наши корреспонденты неоднократно подчеркивали, что Лесток совершенно лишен чувства меры и понимания реального своего положения. Есть сведения, что он все чаще начинает вызывать досаду императрицы, и французский двор именно поэтому решил спешно вернуть маркиза. Скорее всего, это идея кардинала Флери.

— Для усиления французских позиций, которые вполне могут пошатнуться в результате неумных действий Лестока. Что ж, вполне разумный шаг.