Нина Молева - А. Г. Орлов-Чесменский

ПЕТЕРБУРГ

Зимний дворец

Елизавета Петровна, А. П. Бестужев-Рюмин

— Не стоишь ты, Бестужев, моей царской аудиенции. Чего надо, и Ушаков Андрей Иванович мог от тебя дознаться — мастак по таким делам он отменный. Да вот захотелось мне самой в глаза тебе посмотреть, как отвечать станешь.

— Ваше императорское величество, да я…

— Никто тебя еще спрашивать не начинал, а что от себя врать примешься, и знать не хочу.

— Ваше императорское величество, поверьте…

— Во что верить-то прикажешь? В то, как верно правительнице служить собрался? Как о детках ее на престоле российском хлопотал? Противу законной государыни заговоры строил? Кабы знать, о чем с Леопольдовной в последнюю ночь один на один толковал, казнить тебя было бы мало. Вот только не пойманный — не вор.

— Государыня, я готов нарушить все правила этикета, чтобы напомнить вам, только напомнить!

— И что ж это такое из памяти моей выпало?

— Что меня более двадцати лет не было в России — служба дипломатическая держала меня вдали от Петербурга и лишила возможности разбираться во всем происходящем при дворе. Если вы подозреваете меня в советах бывшей правительнице, они не могли иметь смысла.

— Вот тут твоя правда: чего ни наговорил правительнице, ничто красавице нашей не помогло. Да вот, кстати, чем это ты сестрицу мою двоюродную Анну Иоанновну прогневал, что на выстрел пушечный тебя к столицам не подпускала? Как-никак услугу ты ей оказал немалую.

— Услугу, ваше императорское величество?

— А в Киль ты для променаду, что ли, ездил? С зятьком моим герцогом Голштинским разговоры разговаривал? Слухи ведь потом пошли, будто из архива городского после твоего отъезда завещание матушкино пропало. Не так разве?

— Именно так, ваше императорское величество.

— Ишь, какой храбрый! Прямо признаешься, что супротив меня интригу плел? Ведь меня — меня! — матушка в завещании назвала, а ты его… одного не уразумел, кривая твоя душа, что подлинника-то там никогда не бывало. Здесь он, слышь, здесь!

— Осмелюсь сказать, ваше величество, что отпуск не всегда подлиннику во всем равен приходится.

— Батюшки, это еще что такое?

— А то, ваше императорское величество, что в отпуске не оказалось вашего имени.

— Не оказалось?

— То-то и оно. Тут по-разному можно рассудить: то ли князь Меншиков исхитрился, то ли голштинцы постарались, все одно — в духовной государыни Екатерины Алексеевны одна Анна Петровна с потомством упомянута.

— Подлог, значит? Ведь сама я за матушку имя ее ставила — грамоте-то она не умела.

— Подлог и есть. Только рассмотреть грамоту как следует не с руки мне было — времени не хватило.

— Так ты ее нечитанную прямо Анне Иоанновне и доставил.

— Вот теперь, государыня, сами и рассудите, что случилось. С чего бы императрице, в Бозе почившей, на Бестужева гневаться, в Петербург не пускать, отца его родного осудить?

— Об отце говорить не будем — там история долгая. Сам знаешь, от любви до ненависти путь, ой, какой короткий. А вот с тобой…

— А со мной все проще простого — приехал я пред светлые очи монархини с пустыми руками. Показал, мол, не нашлась духовная, и весь сказ.

— Как не нашлась? Видел же ты ее?

— Видеть-то видел, да решил грех великий на душу взять — изничтожить духовную, чтобы никому на глаза не попадалась. Мало ли голштинцы что удумать могут, да и не они одни.

— Изничтожил? Государынину духовную? Да как у тебя, проклятущего, рука на такое дело поднялась! А сестрица-то что же? Неужто поверила? Бирону и тому ни в чем не верила, а тут!

— Не поверила, врать не стану. Людей засылала других в Киль. Окольным путем у герцога Карла Дознавалась. Так на нет и суда нет. Гневалась покойная императрица очень, приказала мне немедля в Гамбург посланником возвращаться. Батюшку моего с досады с воеводства сняла, в деревню безвыходно жить отправила.

— Вон оно что… А Леопольдовна с какой стати тебя позвала? Каких советов от тебя дожидалася?

— Здесь и вовсе все просто. О сыне покойной императрицы беспокоилась, чтобы поперек дороги Иоанну Антоновичу встать не мог.

— Бастард-то? Совсем ты, Бестужев, ума решился!

— Да ведь это как посмотреть, ваше императорское величество. Не так уж и мало бастардов на престол подымалось по разным странам. А титулов да земель видимо-невидимо им передано.

— Себе в грех сестрица не поставила, а мне все монастырем да ссылкой грозилась. Спасибо, Бирон стеной за меня стоял, а так…

— Ваше императорское величество, стоит ли огорчать себя воспоминаниями. С Божьей помощью вернули вы себе отеческий престол, начали благополучное царствование…

— Ладно, ладно, иначе тебе уж сегодня не петь. Лучше скажи, что с бастардом? Где он?

— Государыня, я ничего о нем не знал и не знаю. Правительница же все дознавалась, не верила, хотела за родителем моим посылать. И послала бы, кабы не ваше счастливое воцарение.

— Ну, что ж, ступай, Бестужев, с Богом. Вин на тебе никаких противу меня нет. Живи себе спокойно. Службу, время подойдет, тоже тебе сыщем. Без дела сидеть не будешь.

— Ваше императорское величество, знаю, что беру на себя неслыханную смелость…

— Просить о чем хочешь? Проси.

— Нет, нет, милости вашей, государыня, я не заслужил, разрешите только два слова молвить.

— Да говори же, говори!

— Слыхал я распоряжение ваше, чтобы чернеца Пахома из ссылки освободить и даже в столицу привезти.

— Так что же? Тебе-то что?

— Государыня, есть ли у вас нужда в чернеце? Может, пусть спокойно доживет свой век, где бы ни был.

— Так ведь это поп церкви московской — Воскресения в Барашках, у ворот Покровских, что нас с Алексеем Григорьевичем…

— Государыня. Бога ради, государыня, не произносите этих слов. Вам не надо их говорить, а мне, вашему преданнейшему слуге, не следует слушать. Просто именно этого попа и не след привозить в Петербург. Окромя него во время венчания в церкви кто был?

— Шуваловы братья да Михайла Воронцов. Какие уж тут еще свидетели!

— То-то и оно. Шуваловы да Воронцов душой и телом вам преданы, лишнего слова не сболтнут, полагать надо, а поп… От такого свидетеля самая опасность. Да, может, его уж и в живых нету — чай не молоденький был.

— Вот ты о чем… Да ведь мне себя перед Алексеем Григорьевичем не оправдать. Как это — в одночасье ото всего отречься!

— Какое ж тут оправдание, ваше императорское величество! На то и власть ваша, чтобы по своей воле поступать. А того лучше сказать, будто нету того попа. Может, не сыскался или еще что…

— Разве так…

— Ваше императорское величество, я далек от мысли что-либо вашему величеству советовать, но ведь без свидетелей всегда сподручнее — у жизни ведь всякие повороты случаются. Тогда, в прошлом, венчание вас тешило, может, а теперь какой в нем для царствующей особы резон — путы одни.

— Тогда о семье поповской прознать надо. Помочь, коли что…

— И в том резона нет. Слухи пойдут, разговоры, догадки. Еще хуже выйдет.

— Так отступиться, по-твоему, что ли?

— Зачем отступаться, ваше величество. Можно и без вашего имени императорского как нельзя лучше устроить. Дознаться, какие прихожане в былом его приходе, кому богаче, подсказать. Много ли поповской семье надо! Поди, рублю и тому порадуются.

— Осмотрительный ты, Бестужев!

— О вашем царском величестве забочусь. Мало ли зла вас в жизни коснулось. Может, хватит? Может, И в спокое пожить пора, молодостью своей да красотой потешиться.

— Э, Алексей Петрович, полно тебе! Молодость! Четвертый десяток разменяла, того гляди, зеркала сторониться станешь.

— Не с вашей красотой, ваше величество. Господь сохранит ее в неприкосновенности. Кто же вам боле двадцати дать сможет!

— Вот ты какой, Алексей Петрович. А я все думала: и сердца у тебя нет, и до красоты женской ты не охотник. Ты завтра к обеду приходи, кстати и должность тебе определим, чтобы время не тянуть. А указ, чтобы снять с тебя вины все, я бы и сейчас подписала, так его еще составить надобно.

— Может быть, государыня, вы бы согласились с таким его прожектом. Если что не так…

— Ах, он с собой у тебя. Вот и ладно — давай подпись поставлю, праздник тебе от раза сделаю.

ЛОНДОН

Министерство иностранных дел

Правительство вигов

— Приятная новость, милорд! Алексей Бестужев назначен вице-канцлером.

— Подробности?

— Их еще нет. Известно только, что это результат первого и единственного разговора Бестужева с императрицей Елизаветой, от которого все, и Бестужев первый, ждали самых неприятных последствий. Императрица вышла вдвоем с ним из своих покоев, смеясь и опираясь на его руку.

— Даже Лесток не сумел ничего узнать?