Тума - Захар Прилепин

османами на палубе. Слетел с ног, грохнулся обо всю спину разом, тут же ударил в палубу ножом, зажатым в левой руке, и не скатился дальше, куда повлекло другого казака, тут же проткнутого в бок длинной пикой. Держась за воткнутый нож, крутился вкруг себя, бешено размахивая саблей.

Степан видел брата – и не поспел ему помочь: круговорот начавшейся рубки вынес его на могучего янычара. Тот крутил саблей так неистово, словно бы прорубался сквозь горящий бурелом, хотя пред ним был один только Степан. В янычаровом лице не было ни злобы, ни ярости. То был несчётно какой поединок в долгой янычаровой службе, и он заранее, ведомый силой своих рук, знал: молодой казак вот-вот ошибётся. Степан был легче, слабей, и, едва выдерживая натиск, отступал к борту, а у борта должен был умереть.

Поняв в один миг, что расстояния позади осталось на полшага, Степан вдруг, как с подрезанными поджилками, сел на корточки, теменем почувствовав страшной силы взмах над головой, срезавший густой завиток его волос, и почти без усилия, мягким движением провёл саблей над коленом османа, глубоко взрезав его плоть. Рана распахнулась, как длинный рыбий рот. Янычар лишь чуть отступил, чтоб срубить казака уже сверху, – но в тот же миг, будто в танце, Степан, толкнувшись пятками, выпрямил тело и, как верёвкой сорванный с места, вкруг себя развернулся, одновременно проведя стремительной саблей своей в воздухе почти полную окружность, и вонзил, завершая круг, осману её в затылок.

Янычар, теряя равновесие, шагнул к борту. Голова его будто соскочила с петель, ударив носом о грудь.

Степан, не проследив янычарова паденья, неистово закричал «Исус!» – так делали, чтоб не рубанули свои же, – и кинулся, широко расставляя расползающиеся на пролитом сале ноги, дальше.

Ивана не было видно.

Палуба парила и сияла на солнце. Пахло гарью и человечиной.

…перебив на палубе всех и торопливо казнив сдавшихся, казаки скатывались на нижнюю палубу.

Там разноплеменными голосами орали прикованные гребцы.

– Спасите, помилуйте, православные!

– Нэ бийте, брачо! (Не бейте, браты! – срб.)

– Доамне Исусе, славэ цие! (Господи Исусе, слава тебе! – молд.)

Трифон, не замечая, как густо хлещет у него из-под руки, ходил, будто что потеряв, вдоль борта.

– Триша, Триша… – окликнул его Корнила. – Тебе б перевязаться!

Вяткин едва соображал.

Рана его была дурной: в подмышке, ножевая, глубокая; такие на жаре не заживали.

Аляной, подняв Трифону руку, взглянул, охнул:

– Ак-ку-куля-а-а… У тебя тут рыжая манда, Тришка, вся настежь… как рожать собралась…

…на нижней палубе загрохотали молотки: несколько попрятавшихся там янычар, теперь, покидав оружие, под присмотром казаков сбивали с гребцов железо.

Корнила стоял наверху, играя ноздрями: снизу шла густая человечья вонь.

…гребцы неделями мочились в ту посуду, из которой пили и ели, и, свисая задами, ходили под лавки, сидя на которых, гребли…

Освобождённые, как могли скоро выбирались они наверх. Жмурясь, озирали свет Божий. Широко крестились, кланялись, чертыхаясь от головокруженья, казакам в ноги. Иные тут и падали.

У каждого ляжки, голени, пятки были густо покрыты язвами, текли гноем.

…казаки скидывали в струги тюки и кули с добром. Спускали на верёвках пушки. Выкатывали бочки с порохом и солониной.

Сгоняли в один струг гостей и купцов, оказавшихся на галере.

Небрезгливо раздевали погубленных янычар. Тех, что были ранены, тут же дорезали.

Вскоре на палубе валялись лишь нагие: с кровоточащими горлами или вовсе безглавые. Кто проткнут, кто располовинен, кто с клубком собственных горячих кишок в руках. Муди жалко свисали, залипая в кровавых лужах, как побитые птенцы.

Трифона спустили на струг, где казацкие лекари уже возились с иными ранеными, останавливая кровь, а то и сразу же доставая неглубоко засевшие пули, стрелы, древесные щепы.

…раздался звук топоров: в трюме Ермолай Кочнев с Федькой Буданом прорубали днище галеры.

…струги спешно отходили.

Вода предвечерне трепетала, переливчато меняя окрас.

Рыбьи косяки стремились на разнёсшийся запах освежёванной плоти.

Всё в округе, впервые за последние часы, стихло.

Кочнев, а за ним и Федька, всклокоченные, выбрались на палубу.

Внизу оставались янычары, что сбивали железо с гребцов. Федька кликнул их сверху, но те не отзывались.

Недолго думая, Кочнев захлопнул крышкой выход, и заколотил топором.

Поспешая, казаки скатились в последний державшийся возле галеры струг. Гребцы резво взмахнули вёслами.

Фёдор, склонив голову, прислушивался: успеют выбраться янычары на палубу или нет.

…Иван Разин жадно пил, проливая на себя воду из добытой на галере изукрашенной фляжки.

Степан поймал взгляд брата – Ивановы глаза смеялись.

Борода его полна была крови – но, должно быть, чужой.

– Кабы не Будан – порубали б… – признался он, отирая рот, и кивнул на Фёдора.

Вставший на соседнем струге галерный гребец стянул рубаху, кинул в море, невнятно крича:

– …А к рыбам! А к рыбам!.. Рыбам жрать янычаровы мясы!..

…вдруг с борта галеры, громко ударившись о воду, прыгнул голый янычар.

Он торопился, ударяя о воду одной рукой и невпопад дрыгая ногами.

За ним тянулся густой кровавый след.

За тем следом, послушные, плыли мелкие рыбы.

В него не стреляли.

VIII

Жид с полуночи скулил неумолчно.

– Имансыз чуфутнын агызыны хапатыныз! (Заткните чёртова жида! – тат.) – кричал из своего, под оконцем, ближнего к двери угла азовский татарин, заправлявший здесь всем.

…являлись неразличимые люди, колотили жида ногами. Тот сворачивался в клубок, лез к Степану под руку.

Люди уходили, он снова ныл.

Лежавшие рядом лягали его.

…очнувшись в ночи, Степан дожидался, пока жида оставят в покое, и снова засыпал, накрыв глаза согнутой в локте рукой.

Так бы и дальше спал – но, едва рассвело, сжалился.

Длинное насекомое ползло, щекоча, сквозь разросшиеся волосы его. Неспешно поймал многоножку за ухом и, не глядя, раздавил о стену.

Вокруг, как после сечи, лежали, скрючившись, чтобы сберечь тепло, несчастные.

Окликнул, тихо толкая в плечо, жида. Тот вскинулся, крутя кудрявой головой.

– Элини безнен сармак керек. Темизлемек ве сармак. Татарджа лаф этесин, чуфут? Экимни чагырмак керек, дангалакны (Тебе надобно перевязать руку. Помыть и перевязать. Говоришь на татарском, жид? Надобно лекаря позвать, грека. – тат.)

– Греченин мне её и резал, пан казак, – неожиданно ответил жид по-русски; лицо его кривилось, как у дитяти.

– Отчего ж резал? – спросил Степан, ничему не удивившись: и посполитные, и крымские, и азовские жиды чаще всего знали русскую речь.

– Резал, резал, пан казак, – повторил жид, морщась. – И совсем меня зарежет. Он такой же раб, как и мы, только спит в доме эмина, в каморке под лестницей. Ест и пьёт досыта. Выслуживается, чтоб уйти на волю. Обещал излечить эмину разодранный зад,