Ласточка - Алексей Тимофеевич Черкасов

глаз? В ее упрямом и неломком характере? Но ведь что-то есть в ней от папы, Ильи Васильевича? Если он и не папа ей по крови? Пусть не в синеве ее глаз, не в золотом облаке ее волос. Но он же воспитал ее, любил, а разве любовь – не кровь жизни?

Сердце не вмещает неведомое. Как же оно, сердце Лики, вместит в себя Рослякова-отца?

В умоляющих глазах мамы Лика почувствовала страх, растерянность, и не успела собраться с духом, как синяя волна света плеснулась на нее с высоты. Сине-синяя волна! Ее волна, Лики! Она не видела лицо, а только этот синий, не холодный предутренний, а жаркий, как из мартеновской печи, свет, и этот свет обжег Лику. Моментально вылетела из головы вся ее девичья неразбериха, беспричинная озлобленность, и она услышала:

– Лика! Моя Лика!..

Не голос, а бездна, сгусток двадцатилетней горечи и ожидания несказанной встречи со своей кровинкой. У Лики похолодели руки, и она, стиснув зубы, собрав всю свою силу, уставилась себе под ноги – это было единственное место, куда она могла смотреть без страха: под ногами бездны не было. Бездна была выше, на крыльце, и медленно приближалась к ней по скрипучим приступкам.

– Милая Лика!..

Горячие ладони прильнули к ее телу выше локтей, у плеч, и Лика враз обессилела. Ладони притянули ее к себе – отцовские ладони. Это он, отец, отец, которого она не хотела видеть! Так что же она не бежит от него, а ткнулась лбом в его сорочку?

– Какая ты красавица, Лика! Я и не представлял, что ты у меня такая красавица! – бормотал отец. – Там, на Колыме, я всегда помнил, что у меня есть Лика, но не думал, что ты стала такая большая!..

На Колыме? Да, да! Это где-то очень далеко! Лика мельком слышала про Колыму, а вот он, ее отец, с Колымы! И если он ее помнил там, как же ей быть теперь? «О мама, мама! – билось отчаянье. – Как ты могла столько лет скрывать от меня всю эту страшную и жестокую правду! Как ты могла?!» – И Лика расплакалась, тыкаясь носом в жесткую грудь отца. Она не помнит, как поднялась с отцом на крыльцо и как убежала в кухоньку, долго плескалась холодной водой из рукомойника, а он, отец, стоял рядом, и ладони его жгли ее спину.

– Если бы я знала! Если бы знала! – не оборачиваясь, проговорила Лика, и отец ответил:

– Несправедливо, что ты ничего не знала! Ты должна была все знать и твердо держать голову. Я никогда не был врагом народа и всегда верил, что настанет время, и я буду оправдан. Полностью оправдан. И вот, настало такое время после Двадцатого съезда. Если бы ты знала, Лика, как все мы, жестоко оскорбленные и безвинно осужденные, ждали Двадцатого съезда! Не все дождались. Не все!..

Теперь она видела, какой он, ее отец. Он выше ее на голову, плечистый, костлявый, в желтой рубахе с длинными рукавами, вправленной в серые брюки, и голова у него совсем седая, как у папы, Ильи Васильевича, только залысины у висков продвинулись выше. Он совсем не прямой, как говорила мама, а сутуловатый, и правое плечо у него ниже левого, а зубы вставные, металлические. «На Колыме свои оставил», – обмолвился. Но глаза! Глаза светились, как две синие лампочки. И от света этих глаз лицо его казалось молодым, хотя и в глубоких морщинах.

«Как же папа? Как же папа? – вспомнила Лика. – Я его не оставлю. Нет, нет! В такое время! Он совсем сопьется».

И он, отец, догадался, о чем подумала дочь Лика.

– Мне говорила Варя… мать, и я все знаю. Лика. Мне страшно подумать, что ты останешься в чужом доме… – И тут же поправился, глядя в сторону: – Для тебя этот дом никогда не был чужим. Ты здесь выросла. Я не знаю, что за человек… Зыков. Так же, как и он меня не знает. Но если ты выросла такая вот, какую я вижу, он не плохой человек, выходит.

– Папа? – вырвалось у Лики. – Он чудесный! Добрый и такой отзывчивый!

– Да, да, – глухо отозвался Росляков-отец. – Для тебя он папа, вижу. Больно мне, но… не я в том виноват, Лика. Не я в том виноват.

– Он сейчас такой старенький!..

– Старик? Да, да. Мать говорила. Но… одного не могу понять, как он мог…

– Что? Что? – вцепилась Лика.

– Воспользоваться своей добротою и жениться на твоей матери, если она никаких чувств не питала к нему?

И тут Лика обрела свой голос:

– Неправда! Совсем неправда! Мама сама… сама стала женой Ильи Васильевича. Полгода жила в доме, а потом – сама, сама. Она должна сказать правду. Должна!

Но Росляков-отец почему-то не стал выяснять этот вопрос или безоговорочно доверял маме, Вареньке? И Лике стало стыдно за маму. Как она посмела оговорить Илью Васильевича, который столько сделал добра! И для нее, матери, и для Лики? Как же так можно?!

Стол ломился от яств. Тетя Клава извлекла из погреба все богатства дома. И балык таймений, и семговая теша, и маринованные грибы, любимые Ильи Васильевича, и туруханская сельдь, и ветчина, и охотничьи колбаски, и огурцы с рассолом, и печенье всех сортов, и варенье – клубничное, малиновое и морошковое, и мед сотовый – тетя Клава достала из улья, – а в дополнение ко всему – чай с лимоном.

Лика обратила внимание на четыре чемодана в парусиновых чехлах, на толстый постельный сверток и еще на один сверток, в который, наверно, сложены мамины пальто и дошка.

«Уезжает от папы крадучись», – прожгло Лику. Встать бы и уйти от позора.

– Андрюша, как я счастлива видеть вас вот так рядом, похожих, родных, – промолвила Варвара Андреевна, восторженно глядя на дочь и отца.

– Надеюсь, нам все-таки улыбнется счастье, – ответил отец.

– Выпьем за счастье! – Варвара Андреевна подняла синюю рюмку и, смягчая голос до шепота, стараясь угодить дочери, чтобы та не выпряглась да не наговорила бы дерзостей, попросила:

– Ликочка, выпьем же за твое и наше счастье!..

– Ну, дочь, пожелаем друг другу счастья! – обратился отец, заглянув в глаза дочери: – Синева! Милая синь моря. Ну, ну, Лика, смелее!

Лика подняла рюмку портвейна, не зная: пить ей или нет? «За счастье? За чье счастье? Если за их – значит, за папино несчастье», – и выпила разом, чуть откинув голову на спинку дивана.

– Ты не сердилась на меня, Лика, за имя?

– На вас? – У Лики не поворачивался язык назвать отца-Рослякова на «ты».

– Ну, да. Мать хотела назвать тебя Светланой, а я записал Гликерией.

– Понятия не имею, почему выбрали такое