Тайные тропы Магуры - Владимир Карпович Чухрий

— Слава Иисусу, — пробормотал он.

— Навики слава. Куда едешь, вуйко[10]? — Глаза бандита обшарили фуру. Лескив пересел на гимнастерку Любомира.

— В Радинске.

Бандит увидел в плетенке чемодан и туго набитый вещмешок, показал пальцем:

— Твое?

— Ни. Це я хлопца везу. Вин з армии вертается до дому. Так що це его скрынькд[11] и мишок.

— А хлопец де? — ухмыляясь, спросил бандит.

— Хлопец? Вин пишке иде — чи позади десь, чи спереди. Не примитыв. Може, вы его бачилы? — беспокойно ответил Лескив.

Бандит ощупал мешок и, осклабившись, приказал:

— А ну, подсунь сюда скрыньку!

— Слухай, хлопче, хиба вильно так робыты? Це не мое, и робы як сам знаешь. В цим дили я тоби не помичник, — заупрямился старик.

— Хоть ты и сивый, а дурный. Хиба я грабую? Мени необходимо провирыть — це мий обовъязок. — Зайдя с другой стороны повозки, бандит снял большой фибровый чемодан. Наблюдавший за ним Карантай вышел из кустов, подталкивая автоматом Любомира.

Чемодан на двух замках не поддавался усилиям толстомордого, он достал из-за пояса тесак и с профессиональной ловкостью взломал один замок. Любомир сделал попытку подойти, но резкий оклик: «Стой! Не пидходь!» — остановил его. Заложив тесак под второй замок, бандит обернулся к Любомиру.

— В тебе ключи? Давай сюды.

— Не дам! — заявил Любомир.

Бандит вертанул тесак так, что замочек отлетел. Лескив не выдержал:

— Где ваша совисть? Хлопец, може, матери який гостынец везе, а вы перед самыми воротыми грабуете…

— Сядь и сиди, старый хрыч. Тебе не чипають, так не суй носа!

— Тая ж… и так сидю, — пробормотал Лескив.

Любомир повернулся к нему:

— Пусть грабят, вуйко. Посмотрим…

— Заткны ему глотку! — взорвался толстомордый, приподнявшись над чемоданом. — Докы вин буде распинаться? Ты ще не знаешь тутошних порядков, соплива твоя харя, так знай! Западна Украина оккупо-вана Совитами. Мы, партизаны, яки воюют с ними, не будем умолять каждого посильно помочь повстанцам! Не за горами той час, колы мы тут установим свою самостийну Украину.

Окончив разборку вещей прямо на дороге и отобрав часть для себя и другую — поменьше для напарника, он снова обернулся к Лескиву и Любомиру:

— Зараз мы дамо вам распыску. Положите ее за икону святой Марии и, дасть бог, получите по ней в три раза бильше, чем с такой щедростью наделили мучеников повстанческой армии. Но ни одна собак# не повинна знати про нашу зустричь.

Видя, что бандиты уходят, забрав все вещи, Лескив вскочил:

— Слухайте, хлопцы. Я маю де що вам сказать… Як бы и вам худо не пришлось. В якому такому святом письми написано, щоб свий своего грабував?

— Ты знову за свое? — угрожающе остановил его Карантай.

— Цей хлоп, кого вы ограбили, ридный брат вашего Володьки Задорожного!

— Ты що, Лескив? — крикнул Любомир.

Бандиты переглянулись, как бы уличенные в деле, которого им не простят.

— Не бреши, — забеспокоился Карантай.

— Та правду ж кажу! Як перед святым престолом, брат, ридный брат Володьки. Чи як вы его называете, Зорян, чи як… — Лескив размашисто перекрестился.

— Правду он каже?

— Моя фамилия Задорожный. Но то не мой брат. Знать я его не хочу, если он связался с такими…

Любомир собрал свои вещи, кинул их на повозку и вскочил на передок. Лескив дернул вожжи. Бандиты оторопело смотрели вслед фуре.

ВОЗВРАЩЕНИЕ БЛУДНОГО СЫНА

Отец Силантий любил тишину, любил наедине с самим собой коротать летние вечера. Старые, милые сердцу призраки окружали священника. Покуривая сигарету, он доставал пожелтевшие газеты и журналы, с наслаждением зачитывался корреспонденциями «Львивских вистей», «Украинского националиста»… Как отрадно было перечесть витиеватое послание митрополита графа Шептицкого, очередное заявление очередного претендента на министерский пост в несуществующем правительстве самостийников, милостивое разрешение губернатора Галиции Отто Вехтера на формирование дивизии СС «Галичина».

Были и рассказики угодливых репортеров, в которых преимущественно сообщалось о пикантных подробностях юности Степана Бандеры, как, например, он, воспитывая в себе характер, давил руками кошек и собак. Ниже шли объявления:

«Молодая девица возраста тридцати восьми лет, со значительным наследственным состоянием, предлагает свою руку и сердце неженатому молодому мужчине без физических недостатков», «Мужчина пятидесяти семи лет ищет для себя подругу жизни, желательно блондинку, рост средний, глаза голубые. Старше двадцати лет — просят не беспокоить. Транспортные расходы иногородним оплачиваются по нижепоименованному адресу»…

Словом, в пожелтевших газетах для отца Силантия продолжалась его жизнь, а действительность казалась отодвинувшейся, почти не существующей. Тем более, что духовная пища сдабривалась домашним вином. На столе, рядом с бронзовой статуэткой Наполеона, стояла литая пепельница, на которой был запечатлен сюжет, отнюдь не из священного писания. На первый взгляд не было ничего непристойного: молодая крестьянка, с корзиной яблок, сходила по лестнице, приставленной к дереву. Но когда пепельница поворачивалась — крестьянка представала уже с оголенным задом: задранное платье зацепилось за перекладину.

Отец Силантий отпивал из стакана вино, хихикал и щелкал крестьянку пальцем.

В эту ночь не успел отец Силантий опорожнить и половину бутыли, как во дворе залился хриплым лаем старый пес. Священник насторожился. Обычно прихожане из Радинского или соседних сел, вызывая его к умирающему для отпущения грехов и напутственного слова, осторожно стучали в парадную дверь, выходившую на улицу. Кто же потревожил пса возле хозяйственных построек? Прикрутив фитиль лампы под зеленым абажуром, священник приник к оконному стеклу. Собака не унималась. Громыхая тяжелой цепью, она кидалась на кого-то. Завернувшись в пуховый платок матушки, священник черным ходом прошел во двор. Собака смолкла. Приближающийся рассвет притушил звездную россыпь в небе. Никого не увидев, отец Силантий пожурил собаку за беспокойство, пощупал висячие замки на сараях и конюшне и повернул обратно. И тут на крыльце увидел человека. Не испугавшись, он недовольно укорил:

— Лазить по чужим дворам в ночное время недостойно примерного христианина.

В ответ послышался смешок:

— Разве в твоем приходе есть еще порядочные христиане?

Отец Силантий оборвал насмешника:

— Что вам угодно?

— Хочу войти в дом.

— Сейчас ночь. И я не люблю такого тона. Я пастырь. Вы что — не здешний?

— Я родился здесь.

— В Радинском?

— В этом доме. — Человек придвинулся и прошептал: — Отец, это я, Орест…

Священник оцепенел, он силился что-то сказать, хлюпая беззубым ртом, издавал какие-то судорожные звуки и никак не мог прийти в себя. Сын взял его за плечи и мягко подтолкнул к двери. Только у себя в кабинете старик пришел в чувство, бросился к лампе, и ее мягкий свет упал на сына. Одетый в кожаную куртку и высокие сапоги, он стоял