Расколотая корона - Виктория Холт

Уильям отвернулся. Он не мог смотреть на некогда прекрасное лицо, теперь то бледное, то пылающее жаром, на прекрасные глаза, ставшие дикими и налитыми кровью.

Ему следовало остаться с ним. Но как он мог, когда его отослали? Но ему следовало вернуться, не дожидаясь, пока за ним пошлют. Ему следовало предупредить молодого короля, что путь, которым он идет, может привести лишь к катастрофе.

Пришел епископ Каорский и отпустил ему грехи.

Теперь было ясно, что ему осталось жить не больше нескольких дней.

Он попросил, чтобы Уильям Маршал остался с ним.

— Конец уже очень близок, — сказал он. — Вот, смотри, крест крестоносца. Как мне искупить свой грех, что я взял его из раки? Если бы мне было даровано здоровье, я бы отправился в крестовый поход и отнес его в Иерусалим. Там бы я возложил его на Гроб Господень и молил о прощении. О, Боже, даруй мне жизнь, чтобы я со временем смог обрести прощение за свои грехи.

Уильям отвернулся. Он знал, что Генрих никогда не отправится в Иерусалим.

— Я должен увидеть отца перед смертью. Я лгал ему и был неправ перед ним. Я должен просить у него прощения, — вскричал он.

— Я немедля пошлю к нему гонца, — пообещал Уильям. — Я скажу ему, в каком вы состоянии, и буду умолять его приехать к вам.

— Сделай это, прошу.

Он, казалось, немного оживился. Словно он должен был увидеть отца и попросить у него прощения, прежде чем умереть.

Король не приехал к смертному одру сына. Генрих уже лгал ему; как он мог быть уверен, что тот не лжет и сейчас и что это не ловушка? Он послал одного из своих епископов с кольцом, которое никогда прежде не покидало его пальца, чтобы сын его знал, что епископ прибыл с его благословением.

Генрих взял кольцо и прижал его к сердцу.

— Передайте послание моему отцу, — сказал он. — Я умираю и очень хотел бы его видеть, и я прекрасно знаю, что он приехал бы ко мне.

— Он был готов приехать, — сказал епископ, — но его отговорили.

Лицо Генриха исказилось в мучительной гримасе.

— Я знаю. Я знаю. Я столько раз ему лгал. Он не мог мне доверять теперь. Это было мудро с его стороны… но на этот раз я не лгу. Прошу, попросите его позаботиться о королеве, моей жене. Я хотел бы послать весточку моей матери. Я часто о ней думаю и просил бы отца быть с ней добрее. Я совершил ужасные грехи. Я грабил святые раки. Я бы хотел, чтобы отец возместил украденное мной, насколько сможет. Попросите его простить своего заблудшего сына.

Усилие, потраченное на разговор, оказалось для него слишком велико, но он, казалось, успокоился, послав весть отцу. Словно он приготовился к смерти.

Он снова попросил Уильяма Маршала.

— Возьми крест, — сказал он, — и если представится возможность, отнеси его в Иерусалим от моего имени.

— Если я отправлюсь туда, я это сделаю, — сказал Уильям.

— Пусть сделают мне на полу ложе из пепла и принесут власяницу. Положите камень мне под голову и камень к ногам, и дайте мне умереть так, дабы Бог и все его ангелы знали, что я прихожу в полном смирении. Я глубоко запятнан грехом, но истинно раскаиваюсь.

Уильям отдал приказ, чтобы это было сделано, и затем молодого короля бережно сняли с постели и уложили на пепел.

Он лежал там в великом телесном неудобстве, но, казалось, обрел душевный покой.

Через несколько часов он был мертв.

Глава XV

РОСПИСЬ НА СТЕНЕ

Когда король услышал, что его старший сын мертв, несколько дней он не чувствовал ничего, кроме горя; но он не мог надолго предаваться скорби. Смерть Генриха создала множество проблем. Самое главное — теперь должен был быть новый наследник его владений.

Ричард!

Лицо короля посуровело. «Если я хоть что-нибудь смогу сделать, чтобы это предотвратить, я это сделаю», — сказал он себе.

И все же было опасно смещать законного наследника и ставить на его место другого. Ричард никогда особо не заботился об Англии. Его страстью была Аквитания. Возможно, потому, что она принадлежала его матери, а он был близок к ней. Несмотря на свою внешность норманна, он любил южную землю.

«Сыновья мои! — думал король. — Какую любовь они мне когда-либо дарили? Генрих! Ричард! Джеффри! — все они мои враги».

Был один, кто до сих пор оставался его послушным сыном, — Иоанн.

Почему бы ему не сделать своим наследником сына, который был ему верен? Он покажет предателям, будь они даже его собственными сыновьями, что не забывает обид.

Ричард? Король должен был признать: Ричард всегда был прямолинеен. Если Ричард что-то и замышлял, он этого не скрывал. Он не походил на Генриха или Джеффри. Тем двоим он никогда не доверял. А вот Ричарда полюбить не мог.

Какая ирония в жизни… особенно в жизни короля! Он жаждал сыновей, а когда они появились, то сделали его жизнь бременем.

Генрих лгал ему и стоял рядом, когда один из его людей пускал в него стрелы. Что на самом деле чувствовал его сын, когда стрела лишь пронзила плащ, а под ним пал конь, а не он сам?

Он был проницательным человеком во всем, кроме семейных привязанностей. Ему давно следовало понять, что сыновья не питают к нему любви — только к его короне.

Он бы хотел полюбить Ричарда. Возможно, именно Ричарду ему и следовало доверять. Но в его присутствии он чувствовал себя неуютно; он всегда боялся, что зайдет разговор на тему, от которой ему станет не по себе, и он может даже выдать то, о чем нельзя говорить никогда.

— О, Алиса, моя милая, — пробормотал он, — во многом ты виновата.

Он тосковал по дому… и по Алисе. Он думал о ней в Вестминстере, Уинчестере или Вудстоке. Дорогая, любимая Алиса, которая никогда не жаловалась, что он не может на ней жениться; которая довольствовалась тем, что оставалась в относительном уединении; которая была счастлива просто оттого, что он любит ее и оберегает от Ричарда.

У него была Алиса, но он отчаянно жаждал и любви сыновей. Когда-то, в детской, он представлял, как они вырастут, будут трудиться вместе и как счастливы будут исполнять его волю. Он видел их грозной