Эпоха харафишей (ЛП) - Махфуз Нагиб

— И в шестьдесят, и в семьдесят…

Он тягостно вздохнул:

— Если бы не ревность той злобной бабы, мой отец жил бы вечно, разбив вдребезги кубок желаний.

Далаль сказала:

— Если бы ты сам не был чудом из чудес, я бы вовсе не влюбилась в тебя…

Удары судьбы продолжались; они жестоко обрушивались на голову Афифы. Мир её рухнул, а мечты пошли прахом. Счастье испарилось. Она пребывала в убеждении, что над её супругом совершили некое колдовское действо, и потому занималась тем, что обходила гробницы святых и наведывалась к прорицателям, прибегая к любым советам, что ей давали, однако Джалаль нещадно погряз в своих грехах и окончательно сбился с пути. Он совсем или почти совсем бросил свою работу, и постоянно пьянствовал и дебоширил, привязался к Далаль и попрал собственное достоинство, придав себе полную свободу, флиртуя с девицами.

Если бы не её страх перед последствиями, она бы давно уже пожаловалась на него Мунису Аль-Алу. В этой грусти и одиночестве единственный, к кому можно было обратиться за помощью, был её сын Шамс Ад-Дин. Она открылась ему и поведала о своих бедах:

— Поговори с ним, Шамс Ад-Дин. Возможно, он прислушается к тебе и уступит…

У Афифы с Шамс Ад-Дином были такие тёплые отношения, что даже не укладывались в какое-либо представление: юноша грустил из-за матери, её чести и репутации. И вот он набрался смелости и решил откровенно поговорить с отцом о своих печалях, однако тот лишь рассердился, и яростно потрясая его за плечи, закричал:

— Ты что это, мальчишка, собираешься воспитывать меня?!

Юноша ещё больше погрузился в свои печали. Своей силой, чертами лица и выдающимися качествами характера он походил на отца — но до того, как с ним произошли столь разительные перемены к худшему. Он не знал, что делать, переживая бурю эмоций, бросавшую вызов его сыновним чувствам к отцу, благочестию и кротости. Мать беспрестанно сетовала, и ему постоянно приходилось сталкиваться с её горечью и злобой. Она всегда предупреждала его:

— Он всё растратит, а тебя по миру пустит…

Ему казалось, что на семью его наложено бесконечное проклятие. Все они кончают либо безумием, либо распутством, и смертью. Сердце его сжалось, а верность и любовь в нём пошли на убыль, и он решился противостоять неизвестности своими силами, удивляясь и задаваясь вопросом:

— Почему моя мать согласилась выйти замуж за подобного человека?!

Ситуация стала ухудшаться, словно солнце летним днём движется в сторону пылающего полудня. Сердце Шамс Ад-Дина окрасилось мрачными тонами, насыщаясь антипатией и злобой. Однажды, когда он сидел в кафе, до него донеслась весть о том, что его отец пляшет в баре почти что голый. Обезумевший юноша стремглав бросился в бар с печалью на сердце и твёрдой решимостью положить этому конец. Он увидел пляшущего отца, на котором из одежды были только подштанники. Пьяные посетители бара хлопали ему и подпевали:

Держись на воде!

Мастер Джалаль даже не заметил вошедшего в бар сына и продолжал свой танец, полностью поглощённый этим занятием. Несколько пьяниц увидели Шамс Ад-Дина и прекратили аплодировать и петь, призывая к этому и всех остальных. Один из них злобным науськивающим тоном предложил:

— Давайте посмотрим на это любопытное зрелище!

Увидев, что аплодисменты и пение прекратились, мастер Джалаль тоже остановил свой танец с обиженным видом. Тут на глаза ему попался сын. И догадавшись о его гневе и вызове, что тот бросал ему, он в свою очередь, пришёл в ярость и закричал:

— Что тебя занесло сюда, парень?

Шамс Ад-Дин вежливо ответил:

— Отец, наденьте, пожалуйста, свою одежду…

Но пьяный отец снова заорал:

— Что занесло тебя сюда, мерзавец?!

Но его сын продолжал настаивать:

— Я умоляю вас одеться.

Тот пошатываясь, бросился к нему и так крепко ударил по щеке, что звук от пощёчины разнёсся гулким эхом по всему бару. Множество голосов радостным подстрекательским тоном загоготало:

— Молодец!

Он ринулся на сына и повалился на него, но поскольку был пьян в стельку, силы изменили ему; он изнемог и упал навзничь без сознания…

Разразился смех, но тут же затих, и кто-то произнёс:

— Ты убил своего отца, Шамс Ад-Дин…

Кто-то другой сказал:

— Он даже не успел помолиться…

Шамс Ад-Дин наклонился над отцом, надевая на него одежду, навалил на себя и понёс вон из бара под оглушительный грубый хохот.

Вскоре мастер Джалаль очнулся на своей постели дома, обвёл покрасневшими глазами всё вокруг себя и увидел Афифу и Шамс Ад-Дина, а также знакомые очертания ненавистной комнаты. Тут же вспомнил всё. Сейчас стояла ночь, и он должен был находиться в постели у Далаль. А этот парень только что сделал его посмешищем всех пьяниц в баре, лишив сыновнего почтения. Он надулся и сел на кровати. Затем подскочил и встал на пол, и принялся колошматить Шамс Ад-Дина кулаками. Афифа с плачем бросилась между ними. Джалаль, потеряв рассудок от ярости, перекинулся на неё, схватив за шею и сжав с дикой силой. Напрасно она делала попытки высвободиться из этой хватки. На лице её проступила печать отчаяния — она задыхалась и чувствовала смерть. Шамс Ад-Дин закричал:

— Оставь её!.. Ты же убьёшь её!

Но отец проигнорировал его слова, дико упиваясь своим преступлением. Тогда Шамс Ад-Дин подхватил деревянный стул и с безумной мощью обрушил его на голову отца…

Тяжёлая тишина сменила багровое возбуждение и крики. Залитый кровью, мастер Джалаль лежал на постели. В дом ворвались соседи, а с ними явился также шейх переулка — Муджахид Ибрахим. Вперёд вышел цирюльник — дабы оказать пострадавшему первую помощь и остановить вытекающую кровь. Шамс Ад-Дин же в это время сжался в уголке, отдавая себя на волю судьбы.

Время полностью отсутствовало. Ироническое мгновение растянулось, наполняясь целым набором вероятностей. Одно такое случайное мгновение оказалось более мощным, чем всё многообразие мыслей и действий. И Афифа, и Шамс Ад-Дин осознали, что настоящее отталкивает прошлое, уничтожает его и погребает под землёй. Муджахид Ибрахим пробормотал:

— Какая же судьба так сыграла с отцом и его единственным сыном?

— Это всё дьявол! — завопила Афифа.

Словно тень от горы над Джалалем нависла тишина. Грудь его пр-прежнему вздымалась и опускалась. Тогда Муджахид Ибрахим воскликнул:

— Мастер Джалаль!

Афифа воскликнула:

— Да объемлет нас милосердие Всемогущего!

Шейх переулка спросил у цирюльника:

— Что вы нашли?

Тот, не отрываясь от своего дела, сказал:

— Человеческая жизнь в руках одного только Аллаха…

— Но у вас ведь тоже есть некоторый опыт…

Однако тот подошёл и прошептал ему на ухо:

— От такого удара не выживают…

Джалаль Абдулла Ан-Наджи открыл свои потускневшие глаза. Он почти никого не узнавал. Молчание затянулось, так что нервы у окружающих не выдержали, однако крупицы сознания начали понемногу возвращаться к нему, и он пробормотал:

— Я ухожу…

Афифа горестно вздохнула:

— Да минует тебя несчастье…

Он снова пробормотал:

— Я не боюсь мрака…

— С тобой всё будет хорошо.

— На всё пусть будет воля божья.

Муджахид Ибрахим подошёл к его постели и спросил:

— Мастер Джалаль, я Муджахид Ибрахим. Поговори со мной перед всеми этими свидетелями.

Джалаль слабым голосом ответил вопросом на вопрос:

— Где Шамс Ад-Дин?

Муджахид Ибрахим позвал Шамс Ад-Дина, чтобы тот подошёл, и когда тот выполнил его просьбу, шейх переулка сказал:

— Вот он — твой сын.

— Я ухожу…

Шейх спросил его:

— Что с тобой случилось?

— Сам Аллах вынес мне приговор…

— Кто же ударил тебя?

В ответ Джалаль молчал, а Муджахид Ибрахим настойчиво сказал:

— Говори же, мастер Джалаль…

— Я ухожу…

— Но кто побил-то тебя?