Эпоха харафишей (ЛП) - Махфуз Нагиб

— Как же много в нашем переулке людей, которых зовут Ашур и Шамс Ад-Дин!

Да уж, от бессмертного наследия семейства Ан-Наджи только и осталось, что имена. Что же до их завета и добродетельных поступков, то они жили разве что только в фантазиях, да в мифах и легендах о чудесах, облачённых тоской.

Жизнь Джалаля Абдуллы и его семьи шла размеренно и спокойно — его знали как доброго, честного, высоконравственного и набожного человека. Он много зарабатывал и обожал поклоняться богу, став одним из ближайших друзей шейха Сейида Усмана, имама местной мечети. Его любовь к жене, Афифе, лишь укрепилась со временем. Он был доволен своей жизнью и проявлял усердие, воспитывая Шамс Ад-Дина, и оставаясь верным и послушным сыном Зейнат, несмотря на плохую репутацию и муку, оставленные ему в наследство. Все признаки указывали на то, что путь этой семьи будет лёгким и ничем не примечательным, а потом не войдёт в анналы истории.

Когда мастеру Джалалю Абдулле стукнуло пятьдесят, состояние его изменилось. С ним неожиданно начали происходить странные события, появившиеся словно из ниоткуда. Сначала умерла его мать: Зейнат было уже восемьдесят. Самое необычное заключалось тут в том, что для Джалаля, несмотря на свой солидный возраст и ещё более солидный возраст матери, это событие стало настоящим ударом, полностью пошатнувшим его равновесие. На похоронах он рыдал, заливаясь слезами, а затем на него накатила тяжёлая депрессия, что душила его в течение трёх месяцев, так что некоторые люди считали, что он пришёл в самый настоящий упадок. Многие и вовсе не понимали его горе и насмехались над ним. Он и сам говорил, что уже давно любил мать такой сильной, всепоглощающей любовью, что даже и представить себе не мог, что сотворит с ним её смерть. Но ещё более удивительным было то, что случилось после того, как прошла депрессия: в нём родился совершенно новый человек неизвестного происхождения, словно выброшенный наружу из-под старинной арки, где обитали злые духи. Любовь к матери теперь казалась ему чем-то из ряда вон странным и ошибочным, будто наваждения чёрной магии. Она испарилась в воздухе, оставив после себя холодный, твёрдый камень. Воспоминания о ней стали раздражать его, и он принялся проклинать свою мать. В сердце его не осталось ни следа печали или даже верности ей. Какой-то голос теперь нашёптывал ему, приводя в замешательство, что именно она и была источником враждебности и неприязни, с которыми он сталкивался в своей жизни, что он её вечная жертва. И вот однажды он задался таким вопросом:

— Был ли я и впрямь опечален её смертью?… Может быть, это просто безумный порыв перед лицом смерти?

Он сидел как-то рядом с шейхом Муджахидом Ибрахимом, которому заявил:

— У моей матери была отвратительные черты, дурная репутация и ужасные намерения…

На что шейх переулка очень удивился и ответил:

— Я с трудом верю своим ушам…

— Сейчас я и впрямь поверил в то, что она убила моего отца… Она вела разгульную жизнь, буянила и была законченной наркоманкой. Меня аж тошнит от воспоминаний о ней.

— Вспоминайте лучше о добрых качествах своих покойников…

Но Джалаль вдруг воскликнул с неизвестным дотоле с его стороны озлоблением:

— В ней не было ни единого хорошего свойства!

Затем добавил с ещё большей яростью:

— Она прожила долгую приятную жизнь, которую отнюдь не заслужила!

Образ его жизни изменился, сползая по наклонной вниз, подобно лавине. Он прекратил молиться, перестал ходить в местную мечеть, испытывал бешеные перекосы от одной крайности в другую. И вот наконец впервые в жизни он ворвался в бар. Там уже сидел Мунис Аль-Ал, глава клана, с несколькими из своих людей. Увидев Джалаля, он насмешливо закричал:

— Ну наконец то! Блудный осёл нашёл своё стойло!

Присутствующие загоготали, давясь от смеха, а Джалаль смущённо улыбнулся и поднёс калебасу с хмельным напитком к пересохшим от жажды губам.

Мунис Аль-Ал спросил его:

— Что подвигло тебя вести себя, подобно всем остальным мужчинам?

— Подражать настоящим мужчинам — благородное дело, мастер…

Когда предводитель клана ушёл, Джалаль затянул песню:

У ворот нашего переулка сидит в своей кофейне Хасан.

Он напился и на радостях заговорил:

— Вчера ночью я видел сон, что тайком пробрался в отцовский минарет, и один прекрасный человек помог мне взобраться на самый верхний балкон и предложил сыграть с ним в игру, кто кого перепрыгнет. Я начал скакать, пока не потерял равновесие и не упал с верхнего пролёта, правда, без малейшего вреда для себя.

Анба Аль-Фавваль, владелец бара, предложил ему:

— Лучше всего тебе будет попробовать сделать это в трезвом виде…

Джалаль снова заголосил:

Он обнаружил, что Афифа не спит и ждёт его возвращения домой. С ним прежде такого ни разу не случалось. В нос ей пахнуло запахами бара, и она принялась бить себя кулаками в грудь и причитать:

— Пьяница!

Он же, пританцовывая, сказал ей:

— Я молодчина, да и ты — дочь молодчины[9]!

Земля полнилась слухами и новостями. Люди стали говорить про него: «Он безумец, как и его отец». Однажды шейх Усман преградил ему дорогу, заявив:

— Что тебя отделило от нас?

Но тот ничего не ответил, и тогда шейх с сожалением спросил:

— Это правда, что о тебе говорят люди?

Но Джалаль покинул его, идя дальше своей дорогой.

Когда он напивался, то терял рассудок и становился лёгкой добычей всё новых соблазнов, словно инстинкты совсем другого человека били из него фонтаном. Его тянуло к молодым девушкам и даже к девочкам, к которым он грубо приставал и пытался заигрывать. А если оставался с одной такой наедине, то ощущал, как из него изо всех сил рвётся наружу ненасытный дикий зверь. Вот почему он избегал напиваться днём — опасался последствий. Ночью же он тихонько пробирался на развалины, подобно голодному волку…

И вот однажды ночью ноги привели его к проститутке по имени Далаль, и он словно с цепи сорвался…

Он совсем распустился и предался разврату. Много сил он отдал на то, чтобы иронизировать над всем и вся. С Далаль его связывало, вероятно, то, что она была молода, и на лице всё ещё носила отпечаток детства, а также то, что она проявляла снисходительность к его странным порывам, позволяя ему совершать их, вместо изучения их причины или сурового отчитывания за это. Однажды она со всей откровенностью заявила ему:

— Мне нравятся безумцы, а ты просто не обращай внимания на то, кто что говорит!

Джалаль воскликнул:

— Ну вот, наконец-то я нашёл такую же великую женщину, как и моя бабка Захира!

Он разлёгся на спине в томно-расслабленной позе и принялся изливать ей свои признания:

— Однажды утром я проснулся пьяным, но выпивки рядом не оказалось. В моей груди билось новое сердце. Мне было ненавистно моё настоящее и воспоминания о прошлом, вплоть до торговли, заработка и проблем своих замужних дочерей. Я ненавижу покорность сына, Шамс Ад-Дина, который работает у меня возницей повозки, — словно один осёл погоняет другого осла, и его мать, которая охраняет его своими молитвами и благословениями, а из меня сосёт кровь, как когда-то делала моя мать, только иным способом. Моё сердце, мой разум, внутренности, гениталии — всё взбесилось, и я выкрикнул своё радостное сообщение демонам…

Далаль засмеялась в ответ:

— Ты самый сладкий в мире…

Он уверенно заявил:

— Я слышал, в пятьдесят мужчины будто заново рождаются.

Она таким же уверенным тоном подтвердила: