Ласточка - Алексей Тимофеевич Черкасов

– Варенька!..

Но Варенька не слушала.

– Завтра я получу новый паспорт, – сообщила она скороговоркой. – Так было трудно! Три раза ходила в краевое управление НКВД, в райзагс, писала в Енисейск, чтоб выслали метрику Лики. Потом заявление подала о разводе. Теперь все, все кончено! Завтра я буду Шубина. Такая моя фамилия девичья. Он еще не хотел, чтобы я тогда меняла фамилию. Да, да! Мы еще спорили с ним. Это я сама настояла, дура. Теперь я опять буду Шубина. Но я терпеть не могу свою фамилию.

Она и спрашивала, и отвечала. Илья Васильевич не знал, что Варенька подала заявление о разводе с Росляковым, куда-то ходила, с кем-то говорила, хлопотала о метрике для Лики, и еще что-то, и вот теперь она будет Шубиной.

– Ты будешь меня любить, да?

Он ничего не ответил: не собрался с духом. Так неожиданно налетел на него вихрь чувств Вареньки. Он, конечно, успел полюбить Вареньку. Но он ее побаивался, словно она вся состояла из какого-то неконтролируемого адского заряда. Только один неосторожный шаг, и она взорвется, и тогда он, Илья Зыков, взлетит на воздух. Было в ней нечто странное, властное, что ли. Она сумела подчинить себе горбатенькую Клавдию, и та чуть не молилась на нее, всячески нахваливая квартирантку неразговорчивому брату. Илья Васильевич еще осенью догадался, что между Варенькой и Клавдией существует тайный заговор. Сколько раз Клавдия заводила разговор, что не пора ли Илье жениться, и что он еще совсем молодой, и киснет вдовцом по своей нерасторопности и безынтересности к женщинам. И что Варенька очень славная, милая, и ей, понятное дело, надо выйти замуж за самостоятельного человека, который бы не бросил ее с ребенком. Все эти разговоры подтачивали крепость Ильи Васильевича, как ветер точит камень.

– Варенька! – позвал он, будто голова ее не лежала у него на плече. – Я тебе буду помогать всю свою жизнь, чем могу. Ты для меня не чужая, не квартирантка. И ты очень красивая, Варенька. Прямо надо сказать – красавица. Даже страшновато. Ну а я, чего говорить, не из красавцев. И на язык не мастак.

– Неправда! Неправда! – горячо возразила Варенька. – Для меня ты самый красивый. Самый настоящий. Такого, как ты – первый раз встретила. Честное слово. И добрый, и настоящий. Да, да!

От ее таких простых и откровенно сказанных слов кровь кинулась ему в лицо, и он поцеловал Вареньку в полураскрытый рот.

– Ты меня будешь любить?

Он не мог ответить: язык не поворачивался. Такого с ним еще не бывало. С Граней было все просто и обыкновенно.

– Ты скажи, скажи! – требовала нетерпеливая Варенька.

Илья Васильевич едва перевел дух.

– Ох, Варенька! Если бы я мог не полюбить тебя, наверное, было бы лучше. Ты же, как мед – на тебя все шмели будут лететь. Где уж мне справиться со шмелями? У них и крылья, и проворство, и ловкость. Как ястребы.

Варенька захохотала.

– От шмелей и ястребов – я сама отобьюсь.

– Дай бог, Варенька. Дай бог. Тогда я буду самый счастливый во всем пароходстве.

– Правда?

– Куда вернее!

– Ты думаешь, я очень красивая?

– Прямо скажу: не по моей физиономии корона.

– Да? Вот еще! – Варенька млела от счастья. Глаза ее жгли, губы требовали жарких поцелуев. Ее колени уперлись ему в ноги, и она опять изогнулась, запрокинув голову, глядела в небо. Словно и от неба ждала такого же подтверждения, что она очень красивая.

– Ты бы могла найти лучше меня, Варенька.

– Да? Такого, который потом бросит на дороге, или обманет через месяц, или его арестуют, да?

– Ну, не все же такие!

– Мне никого не надо. Ты самый настоящий. Взгляни, сколько звезд! Я бы сейчас поднялась и полетела.

– Тогда мне за тобой не угнаться.

– Если бы я кончила институт!..

– Ты его закончишь, Варенька. На будущий год можешь поехать в Томск и будешь учиться. Лика останется со мною и с Клавдией. Как-нибудь управимся.

– Правда?

– Как чистая вода.

– Тогда я… тогда я… просто не знаю, как буду любить тебя!

У Вареньки на ресницах сверкнули слезы.

– Если ты не против, Лика будет моей дочерью.

– Она хорошая, правда?

– Как синичка.

– Помнишь, как она назвала тебя папой? Мне было так неловко!

У Лики получилось ловко.

– Скоро она начнет ходить. Только бы не захворала. В городе эпидемия кори и ветрянка.

– Павлик у меня переболел всеми хворями. И корью, и ветрянкой, и скарлатиной, и свинкой. А ничего парнишка, крепкий. Разбаловался, правда, паршивец. Надо бы за него взяться.

Варенька ни словом не отозвалась о Павлике. Она просто не хотела знать, что у Ильи Васильевича есть сын. Нет, Варенька ничем не проявляла своей неприязни к Павлику. Но Павлик жил рядом, учился в четвертом классе, что-то мастерил из железа, катался на санках с горки, отчаянно дрался с мальчишками, грубил учительницам, дружил с сомнительными ребятами, рвал штаны на складах железного лома, где доставал всякие металлические штуковины, и очень любил отца!

А отца не стало. Это почувствовал Павлик в то мартовское утро, когда проснулся и не увидел отца в своей комнате. Потом отец вышел из комнаты квартирантки и даже не взглянул на сына. Павлик задохнулся. Ясное дело, отец женился на этой противной тетеньке с черными глазами.

В этот же день, вместо школы, Павлика занесло с дружками на маленькую станцию Злобино, где он, по наущению Мыла – так звали здоровяка-парня – залез в товарный вагон, предварительно сорвав пломбу, и выкинул из вагона квадратный деревянный ящик с банками говяжьей тушенки. Мыло думал, что в вагоне есть что-нибудь стоящее, а оказались консервы! Но он похвалил Павлика:

– Ты пацан правильный, не хлюзда! Будешь с нами работать. Со мной и с Бобом.

– А что, я согласный. Отец у меня теперь женился, и я что хочу, то и делаю.

– Только смотри, если продашь – шарик отвинтим.

– Могила! – Павел усвоил воровскую клятву.

Потом отца вызвали в сорок шестую школу и спросили: что с Павликом? Он же и без того второгодник из самых отстающих, да еще целую неделю в школу не ходит.

Илья Васильевич вытаращил глаза на классную руководительницу.

– Как же так? Он каждый день в школу уходит.

– Вы же отец, должны знать, с кем связался Павлик. Вчера его видели возле киоска в бане на седьмом участке. Говорят, там у кого-то вытащили деньги из кармана. Павлика водили в милицию, но отпустили. Может, не он, конечно. Но дружит он с такими, что просто страшно.

Это был гром среди ясного неба. Илья Васильевич явился домой сам не свой и застал Павлика в