Ласточка - Алексей Тимофеевич Черкасов

– Ну и славно. А вы хотели с берега и в воду, – обрадовался Илья Васильевич и провел ее в свою каюту. – А я вот свеженькой нельмы привез. В нашем подвале всю зиму можно хранить свежую нельму.

– Я просто не знаю, как вас благодарить за помощь. Мне было так трудно. Будто свет потух в окошке. Если бы не вы…

– Ну, ну! Обыкновенная история.

– Совсем необыкновенная, Илья Васильевич. У вас очень доброе сердце. Очень!

– Обыкновенное.

– Нет, нет! Почему меня Иванчуковы не приняли тот раз? Испугались, будто я из чумного барака пришла к ним.

– Случается. Низких и мелочных людей немало в жизни. Они как камни торчат из воды. Да вы присаживайтесь, Варвара Андреевна.

Сейчас он разглядел ее. Она очень красивая. Совсем молоденькая, румяная, с кудряшками черных волос на висках, со вздернутой верхней губкой и точеным носиком, совсем не похожая на Граню.

– Вы в Туруханск плавали?

– В Игарку. Мы еще собираемся сделать туда три рейса, если управимся.

– О! – Она чему-то улыбнулась. Ее отдохнувшие черные глаза влажно блестели, на впалых щеках рдел румянец.

– Я еще утром ждала вас, – сообщила она и покраснела, потупив голову. От нее пахло духами, точно она выкупалась в настое майских цветов.

– На Казачинском пороге задержались, – ответил Илья Васильевич, избегая встречи с ее черными глазами.

– Я, знаете, не сказала главврачу, что муж мой… арестован. – И посмотрела долгим взглядом, будто спрашивая, хорошо ли она поступила.

– Ну а Лика как себя чувствует? – Илья Васильевич протянул руку к девочке. Кучерявая светлая головка Лики еще плохо держалась, склонялась то в одну сторону, то в другую.

– Смеется! Ишь ты, а? Синеглазая. Я вот тоже ждал дочери, а – не дождался.

– Она такая удивительная! И. знаете, совсем не похожа на меня. Видите, какие у ней синие глаза? И такие большие. И кудри.

– Красавица вырастет.

Потом они вместе пошли домой. Он тащил свежую рыбу в куле и в корзине, а Варвара Андреевна, довольная, что удачно устроилась на работу, говорила, как бы она хотела стать врачом. Если бы не выскочила замуж, она бы закончила институт.

– Время еще не ушло, – отозвался Илья Васильевич.

– Что вы! Куда мне с Ликой?

– Если поставите перед собой цель, то помехи можно одолеть. Институт надо кончить.

– Нет, нет! Я и мечтать не смею. Вот Лика вырастет, тогда, может быть, она…

– Да вам-то сколько лет, Варвара Андреевна?

– Двадцать два.

– Так я и знал. Девчонка еще!

На катере, когда они переплывали Енисей, Илья Васильевич заметил, что мужчины липуче поглядывают на Варвару Андреевну. Ничего удивительного, она интересная и молоденькая. А вот на Граню редко кто оглядывался, когда она плавала посудницей на Иртыше. И только он, Илья Васильевич, заметил Граню и вытащил ее из ямины.

Ночевать он не остался – в четыре часа утра теплоход уходил в рейс.

Когда Илья Васильевич возвращался из второго рейса, он подумал, что Варенька не придет встретить – тем более, теплоход опоздал на одиннадцать часов; туманы задержали. К городу они подошли в двенадцатом часу ночи. Погода выдалась холодная: сентябрь супился тучами.

Но она пришла, Варенька.

Ему сообщили в машинное отделение, что пришла какая-то девушка…

– Там девушка к вам явилась, Илья Васильевич, – сказал моторист. – Во какая!

Илья Васильевич впервые почувствовал себя неловко, поспешно выбираясь из машинного отделения. Она поджидала его возле двери каюты.

– Как же вы, а? Ночь ведь! – смутился он, глядя на свои промасленные руки.

Она как будто растерялась или чувствовала себя в чем-то виноватой.

– Здравствуйте, Илья Васильевич!

– Да у меня руки в масле, – и все-таки крепко пожал ей руку, что, конечно, заметил один из помощников. – Ночь ведь? И – холод.

– Да, очень холодно. И такой злой ветер, – промолвила Варенька, входя в каюту. – В шесть вечера сообщили, что вы будете в восемь. А потом на одиннадцать перенесли. – И тихо, глядя в пол, спросила: – Вы не сердитесь, что я прихожу встречать вас?

– Кто же может сердиться, если его встречают? Я очень рад. Да вот как вам торчать на дебаркадере? Не лето.

– Мне что! – повеселела Варенька. – Только катера не будет до утра. Как я попаду домой?

– Домой-то попадем. Возьмем шлюпку и поплывем вниз по Енисею до самого затона.

– Да? Вот хорошо-то! Я так волновалась. У Лики зубы режутся, и она стала такая беспокойная. Я ее оставила с Клавдией Васильевной.

В шлюпке Варенька сидела напротив Ильи Васильевича – удивительно притихшая, чего-то ожидающая. О чем она думала? Что ее тревожило? Что она так взглядывала на него, будто кипятком поливала?

Ночью он долго не мог заснуть в своей комнате и все прислушивался. Лика проснулась и заплакала, и он услышал ее голос…

Сблизились они не сразу. Варенька упорно искала встречи с его глазами. А он все еще боялся ее жгуче-черных глаз. В них светилось что-то новое, неизвестное, в чем он еще не разобрался. Она почему-то ничего не говорила о своем муже. Это лежало где-то в глубине ее души нетронутым пластом.

В феврале Илья Васильевич должен был поехать за границу получать новые суда для Енисея, но его не послали. Он не стал спрашивать, за что его отстранили от заграничной командировки; работал в затоне на ремонте судов. Время настало смутное, тревожное.

Как-то ночью Илья Васильевич засиделся в кухне – читал газеты. За окном гудел ветер, скрипел ставень, а здесь, в кухне, приятно потрескивали дрова в плите. Варенька что-то задержалась в больнице, и он начинал беспокоиться. Но вот раздался стук.

– Это я, – узнал он голос Вареньки, торопливо открывая дверь. И она вошла в сени – холодная, запорошенная снегом. Они нечаянно столкнулись во тьме и – притихли. На несколько секунд, которые показались долгими, как жизнь в истоке. – Вы меня ждали, да? – спросила она. – Я задержалась в больнице. Несчастный случай. Привезли одну женщину в тяжелом состоянии. Еще девчонка, а что с ней сделала какая-то бабка! Ужас.

В кухне Варенька отряхнула снег с меховой шапочки и опять, как в сенях, столкнулась с Ильей Васильевичем. Он наклонился за веником, чтобы подать ей обмести валенки-самокатки.

– Лика спит? – Варенька глянула на дверь.

– Спит.

– Не уросила?

– Лика не уросливая. Весь вечер теребила меня за уши.

– Да? – Варенька чуть затаила дыхание, стягивая теплое пальто. Илья Васильевич взял ее пальто, повесил на вешалку.

– Замерзла? Садись к плите. Я специально подбросил дров. Думал – явишься льдиной.

– И правда, я так замерзла, что зубы стукали. Такой противный ветер. И снег, и ветер, и мороз.

– Тут всегда ветер. Тринадцать лет живу в этом доме, и редкий день без ветра. По Енисею рвет, как в трубу.

– Если в такую пургу захватит на