Воскрешение - Денис Валерьевич Соболев

как раз дальше пошло тяжелее. Они начали целоваться, Катя была напряженна и растерянна; казалось, что она почти ничего не чувствует. А еще она не давала себя раздеть, настаивала, что будет раздеваться сама, но и с одеждой, как казалось, не знала, что делать, ходила по комнате, прикрывалась руками, куда-то беспорядочно и немного беспомощно одежду вешала. Постепенно Мите стало и неловко, и стыдно; радостное возбуждение почти прошло. Он предложил все это прекратить, но Катя замотала головой. Потом она все же разделась до нижнего белья и легла на кровать. Митя попытался ее погладить, она вздрогнула и отстранилась. Он не знал, что теперь делать. Катя тоже молчала.

– Давай в другой раз? – почти что с надеждой спросил он.

– Если сегодняшнего раза не будет, то и другого, скорее всего, не будет тоже, – ответила Катя.

Выбора ему этот ответ не оставлял. Так что Митя сделал все, что нужно, хотя почти ничего не чувствуя; пару раз он с ужасом думал о том, что ощущает себя так, как будто ее насилует. Пытался от этих мыслей отвлечься, собраться, заглядывал в ее прекрасные глаза, теперь оказавшиеся так близко. Но на этот раз Катя не отвечала взглядом; казалось, что, даже открывая глаза, она смотрела и не видела. На каком-то этапе она вскрикнула от боли, немного позже чуть задрожала; когда все кончилось, натянула одеяло почти до самого носа. Митя снова не знал, что делать и как правильно себя вести. Лег рядом.

– Катя, – сказал он, – я очень тебя люблю.

– Я надеюсь, – ответила она и повернулась к нему лицом.

Теперь Катя иногда приходила к нему днем, а вот ночью осталась только один раз, хотя Арина и предлагала. Что она сказала родителям, снова не рассказала; но о чем-то они уже явно догадывались.

Своим родителям Митя не сказал вообще ничего, да, наверное, они бы и не особенно заинтересовались, а вот бабушка догадалась сама.

– Я любила у них бывать, – как-то повторила Катя.

– Тогда пойдем? – спросил Митя.

Она кивнула.

Вечера уже были поздними, и они шли по сумеречному майскому городу. Подойдя к дому, Катя на секунду остановилась, взглянула на башенки, улыбнулась, потом сжала ладони. Кончиками пальцев Митя коснулся ее плеча.

– Катенька, – сказала бабушка, открывая дверь, – как давно я тебя не видела. Я по тебе соскучилась. А ты стала совсем взрослой. Да проходите же.

Они вошли в прихожую.

Бабушка коротко посмотрела на них, забрала Катино пальто, повесила его в шкаф в прихожей, потом посмотрела на них снова.

– Ах вот оно что, – сказала она и улыбнулась.

– Ну да, – ответил Митя и сразу же чуть испуганно взглянул на Катю.

Катя чуть покраснела. Но ей это не шло; красные пятна на узком белом лице. Было видно, что она не знает, как себя вести.

– Тебе куда больше хочется? – спросила бабушка чуть позже.

– В кабинет, – ответила Катя. – Мы с дедушкой всегда…

Она замолчала. Мите показалось, что ей больно.

Он вызвался помогать бабушке, но бабушка его прогнала и, как обычно, прогнала тоном, не допускающим возражений:

– Сидите уж лучше здесь.

Катя смотрела на паркет, темный, тусклый, теперь уже не натертый.

– Ты помнишь, – вдруг продолжила она, – как я оказалась здесь в первый раз, а Арина спряталась в кладовке?

– Ага.

Бабушка вошла с тяжелым подносом с заварочным чайником и чашками. Митя попытался его перехватить, но она опять покачала головой.

Немного поговорили.

– Вот видишь, как все получилось, – сказала бабушка Кате чуть позже. – Только я и осталась.

Катя кивнула.

– Но ты теперь снова будешь приходить?

– Спасибо. Буду обязательно.

Бабушка откинулась на спинку кресла. Катя сидела прямо, смотрела внимательно; казалось, что она следит за движением каждого слова, даже за движением воздуха. Все те же книги по обеим стенам окружали их так, как будто в прошлый раз они сидели здесь совсем недавно.

– И вместе тоже приходите.

– Спасибо.

Когда они вышли, было уже темно. Но вечер оказался неожиданно теплым.

– Ты меня не бросишь? – вдруг спросила Катя.

Митя вздрогнул. Попытался рассмотреть ее лицо при желтом фонарном свете.

– Нет, конечно, – быстро ответил он.

Они еще чуть-чуть постояли молча. Начали спускаться в вестибюль метро «Петроградская». Здесь было светлее. Катя шла быстро, твердым и ровным шагом, на шаг впереди Мити, не оглядываясь.

« 6 »

Когда-то, еще в школе, Митя прочитал, что счастливый человек не думает о том, что счастлив. Возможно, так было в детстве, но не сейчас. Он ждал Катю у метро и слышал свое ожидание; смотрел на колышущиеся верхушки деревьев и видел, как в них отражается майское небо. Июнь был теплым, и они могли гулять по вечерам, не замерзая. Мысль о Кате волновала душу, и теперь он часто не мог уснуть; сквозь оконное стекло наблюдал, как постепенно, день за днем, в те же самые часы ночное небо становилось прозрачнее и светлее. Мимо него проходили счастливые силуэты скользящих дней и ночей, одновременно удивительно долгих и исчезающих неуловимо быстро. Небо было непривычно высоким, с проспектов не уходил ранний вечер, гранит набережных был виден почти в деталях, светло и торжественно звучала невская вода. Вероятно, действительно можно было и читать, и писать, но его мысли были заняты другим, а еще он как-то подумал о том, что шпили Петропавловки и Адмиралтейства действительно светлы. «О счастливом светящемся шпиле хотелось повторять, и читать, снова и снова, даже писать, – думал он. – Но как было заговорить, написать о самом счастье?»

Рассказывать об этом Кате ему было неловко, но как-то все же заговорил, продолжал долго и сбивчиво, а она внимательно на него смотрела. Митя подумал, что сейчас она скажет, что не подозревала его в восторженности, но этого не произошло.

– А ведь действительно, – ответила она, чуть подумав, – о счастье и радости написано удивительно мало. А то, что написано, в основном чудовищно плохо, дешево, фальшиво и претенциозно. Это странно.

– И еще меньше написано о счастье в нынешнем мире, – добавил он, чуть удивившись ее мгновенному согласию. – Разве существует Кафка, писавший о счастье?

– В иконах очень много радости, – неожиданно возразила она.

– Но я не уверен, что это именно счастье.

– Не знаю. – Катя задумалась. – Может быть, именно это и есть счастье. Но, наверное, не только. Не может же быть, что мы обречены либо на трагедию, либо на самообман? Он не мог с нами так поступить.

«Он с нами так и не поступил», – радостно и почти уверенно думал Митя, оглядываясь на прозрачные июньские ночи и ее быстрый, легкий шаг, который он даже издалека узнавал по звуку; но когда он оглядывался вокруг, душа начинала кровоточить и рваться от того, что теперь он замечал лишь темными вспышками, от этого нового видения города, проваливавшегося в подступающий мрак и морок. И все же, несмотря ни на что, счастье шло вместе с ним, не оставляя его надолго, сопровождало его галереей голубых светящихся силуэтов вдоль дороги и мгновенных в своей ясности картин души, собранных по стенам неведомого ему выставочного зала. В эти три месяца сны и бессонница слишком часто казались неразличимыми.

К бабушке они зашли еще раз, а потом почему-то не заходили почти целый месяц. Но, как это с Катей обычно и бывало, почти все коснувшееся ее сознания не только оставляло в нем