Царь Димитрий. Загадки и тайны Смутного времени - Дмитрий Михайлович Абрамов

ядра-цитадели, был обведён широким и высоким земляным валом с частоколом и лёгкими пушками. Цитадель представляла из себя вал с бревенчатыми стенами, башнями, бойницами, а в них же опять располагались пушки более крупного калибра. Но таковых было мало. Высокие валы оборонительных сооружений были заранее политы водой и покрылись ледяной коркой. Кромы оборонял повстанческий отряд воеводы Григория Акинфиева, перешедшего на сторону Расстриги с двумя сотнями стрельцов и сотней городовых казаков. После битвы при Добрыничах к крепости отступили четыре-пять сотен казаков во главе с донским атаманом Андреем Корелой. Акинфиев велел раскрыть пред казаками врата и этим увеличил свои силы, более чем вдвое.

Первоначально к Кромам подошли полки окольничего Петра Шереметева с двумя мортирами и пушкой и обложили крепость. Следом к ним на помощь пришли семь дворянских сотен стольника Василия Бутурлина. Однако четырёхнедельная осада кроме крупных потерь ничего царским войскам не принесла. Наконец, в начале марта с основными силами к Кромам подступил и сам Фёдор Мстиславский. В составе царских войск было десять тяжёлых осадных орудий. Однако главный воевода Годунова не смог использовать крупные силы, бывшие под его началом. Под прикрытием артиллерии, осаждавшие смогли подтащить с напольной стороны к стене несколько возов с дровами, политыми смолой и зажечь стену. Часть защитников кинулась тушить пожар на оборонительных укреплениях. Тем временем начался первый приступ, возглавляемый воеводой передового полка Михаилом Салтыковым. Однако казаки Корелы не растерялись и смогли отбить приступ. Нападавшие понесли большой урон, потеряв до пятисот убитых и несколько сотен раненых. У многих были сильные ожоги. В стане осаждавших воцарилось уныние. И, хотя у защитников крепости были также немалые потери – до трёхсот убитых, раненых и обожжённых, но в крепости царило ликование.

Князь Мстиславский, не решаясь на новый приступ, велел подвергнуть крепость жесточайшему обстрелу. Морозным мартовским утром началась многодневная и губительная для осаждённых бомбардировка. В крепости были только небольшие пушки, и ответить на пальбу мощных орудий противника было нечем. В Кромах начались сильные пожары. Но колодцы крепости были полны весенней талой воды, и защитники с пожарами кое-как справились. Бревенчатые стены были разбиты местами до основания. Тогда защитники устроили систему окопов и лазов, которые они прорыли в городском валу. Однако воевода Акинфиев был тяжело ранен, силы защитников истощились, потери убитыми и ранеными достигали пятисот человек, заканчивались свинец и порох. Тогда атаман Корела направил Расстриге в Путивль гонца с «грамотцой». Тот, переодетый под служилого человека, пробрался сквозь стан противника и верхом добрался до Путивля. В «грамотце» излагалась просьба о помощи. В случае, если помощь оказана не будет, Корела уверял, что не удержит крепость.

Получив известия из Кром, Расстрига быстро собрал большой отряд «охочих» во главе с путивльским воеводой Юрием Беззубцевым и послал его на помощь осаждённым. Беззубцев пошёл на хитрость и велел переодеть часть казаков и боевых холопов в стрелецкое платье. Царские войска приняли отряд повстанцев за свой, и тот смог пробиться в крепость с крупным обозом. Повстанцы сделали удачную вылазку. Бои за крепость вспыхнули с новой силой, и продолжались ещё несколько недель, прежде чем наступило затишье. Уныние пришло в стан царских войск.

К началу апреля огромное войско князя Мстиславского охватила лихая болезнь «мыта». Многие служилые люди маялись животами, слегли в горячке или не слезали с отхожих мест. Строгий приказ Годунова не покидать войска вызвал у дворян возмущение. Дворяне и дети боярские, несмотря на запрет и угрозы прилюдного битья кнутом, лишения сословного состояния, один за другим разъезжались по домам.

* * *

Казалось, что в ходе поражения и отступления войска Расстриги были расстроены и распылены. Однако основная часть войск численностью до пяти тысяч человек всё же вновь сошлась «за един» и дошла до Путивля. Здесь под защитой и у каменных стен и башен Путивльского кремля началось собирание и пополнение разбитых отрядов и восстановление повстанческого войска…

Что-то непредвиденное произошло и в Новгороде-Северском. Московские воеводы Пётр Басманов и Никита Трубецкой, ранее ожесточённо оборонявшиеся в крепости вдруг направили посылов в стан Расстриги и повели переговоры. Возглавил переговоры сам Басманов.

Личная встреча произошла в войсковом стане на посаде под Путивлем в избе Иваницкого. Вечерело, за окнами сгущались сумерки, и в полутёмном помещении светились лишь три лампады пред образами, да горела одна свеча. Басманова вместе с Расстригой встречали: Отрепьев, отец Мисаил Повадин, атаман Евангелик и польский полковник Адам Дворжицкий. Когда Новгород-Северский воевода в сопровождении двух боевых холопов вошёл в горницу, то приветствовал присутствующих, сняв шапку:

– Здравы будьте, все добрые и честные мужи, кого зрю в доме сем!

– Здрав буди боярин, и царский слуга! – отвечал за всех Отрепьев с лёгкой насмешкой.

– Простите ради Христа, но тут в потёмках плохо вижу яз, кто средь вас есть кто. Того же, кто ся Иваницким называет, еж ли таковой есть средь вас, видал яз лишь во отрочестве во граде Угличе. И верно не признаю нынче, – начал свою речь посол.

Иваницкий молчал, показывая, что ни словом, ни действием не хочет определить себя.

– А ты боярин не спеши, а крестное знамение сотворив, да и не усомнившись приглядись. Может и угадаешь. Да вот табе и свеча, – с некоторой насмешкой в голосе вновь произнёс Григорий, протягивая Петру Басманову вторую свечу, зажжённую от лампады.

Приняв свечу, воевода приступил поначалу к Отрепьеву, ибо тот первым начал разговор. Подняв огонь поближе к лику Григория, долго рассматривал его и, наконец, молвил:

– Вродь ты, да не ты, государь мой. Но сильно похож… – но чуть годами постарее будешь. Али вина много пиешь!?

– А ты на вино не сбивай. Да и яз не един здесь. Погляди и на других, – с ухмылкой отвечал Отрепьев.

Воевода двинулся в сторону Евангелика. Поднёс свечу к его лику, но быстро отворотился от кошевого атамана, ибо увидел его оселедец и усы. Затем пошёл в сторону отца Мисаила, но также быстро отступил вспять, так как узрел лицо духовного чина и звания. Следующий, к кому подошёл Басманов, был Иваницкий. Но тот опустил голову, и воевода, приняв это, как нежелание общаться, отступил и двинулся к польскому полковнику. Не дойдя до Дворжицкого и трёх шагов, он угадал в том шляхтича и в четвёртый раз отступил в растерянности.

– Не угадаю яз в потёмках, – разочарованно молвил Басманов.

– А ты не спеши, воевода. Подступи ишо по разу, да смотри со вниманием! – уже с сочувствием к Басманову произнёс Отрепьев.

– Ты уж прости, честной муж, не знаю твоего имени и отечества, но не разглядел яз табя.