Облака на коне - Всеволод Шахов

Токарь не стал перекрикивать гул работающих станков – вытянул руку в направлении массивного поверочного металлического стола в противоположном углу цеха.

Борис кивнул и неспешно направился по центральному проходу. Десять фрезерных станков с одной стороны и пятнадцать токарных с другой, выстроились под углом сорок пять градусов к окнам кирпичного цеха. Рабочие в серых спецовках, чуть сгорбленные над станинами, вращали рукоятки суппортов.

Мастер участка, завидев Бориса, приветливо улыбнулся: – А, наука к нам пожаловала!

Борис протянул для пожатия руку:

– Да, вот зашел посмотреть, что там с доработкой на клапан.

– Видишь, как удобно стало, теперь вы рядом располагаетесь… А раньше… пока из Москвы приедете, – мастер доброжелательно говорил, попутно посматривая как от рядом расположенного заточного станка сыпется град ярко белых слепящих искр.

– Это да… Кстати, измерительный инструмент где там найти? – Борис показал на поверочный стол. – Обмерить сам хочу!.

– К Петрухину подойди, он даст, – мастер показал на лысоватого человека с мокро причёсанными волосами.

Деталь получилась вполне сносной, хотя Борис думал, что на таком старом, разбитом станке ожидать приемлемых допусков не стоит. Повертел в руках: «Что ж, недурно!» Взял штангенциркуль, замерил внутреннюю фаску. Сойдёт, конечно, но… если заказывать на московском заводе… время, время… да и не такой уж важный узел в клапане, можно и расширить допуска.

Почесал затылок, в раздумии сделал пару шагов около поверочного стола, и краем глаза зацепил большой стенд, висевший на стене. Заинтересовался. Стенгазета… газетные вырезки.

Центральное место занимал портрет Сталина. Густая, чёрная, аккуратно уложенная шевелюра, чуть прижатые, казалось, в усмешке глаза и большие, длинные усы. Борис даже пробормотал: «Желательно было бы постричь… на фотографию не похоже… старый рисунок, что–ли, очень уж молодой». Надпись над портретом гласила: «Доклад тов. Сталина И.В. о проекте Конституции Союза ССР».

Борис прочитал несколько строчек:

«Появление тов. СТАЛИНА на трибуне встречается продолжительной бурной овацией всего зала.

Весь зал встаёт.

Со всех сторон несутся крики: "Ура тов. СТАЛИНУ!", "Да здравствует тов. СТАЛИН", "Да здравствует Великий СТАЛИН", "Великому гению тов. СТАЛИНУ ура", "Виват!", "Рот фронт", "Тов. СТАЛИНУ слава!"».

Борис опустил глаза, подумал: «Странно выглядит сокращение "тов." в такой официальной публикации». Длинный доклад занимал почти всё пространство стенда. Интересно, кто–нибудь из рабочих прочитал всё до конца? Оставшуюся часть стенда занимала вырезка из газеты с ударниками производства. Шесть фотографий под заголовком «Знатные люди Дирижаблестроя». Среди них фотография Харабковского: до боли знакомые зачёсанные назад волосы и большие глаза. В нижней части стенда виднелись свежие следы клея. На белоснежном плакате ярко выделялись багровые слова: «Теперь узловым для нас является не ликвидация технической отсталости наших кадров, ибо они в основном уже ликвидированы, а ликвидация политической беспечности и политической доверчивости к вредителям, случайно заполучившим партийный билет. И.В.Сталин».

Борис вернулся к токарному станку. Токарь сменил резец на отрезной, подал рукоятку – пошла стружка в виде мелких чешуек. По мере углубления резца в металл, нарастал неприятный дребезжащий звук. Через мгновение деталь упала на поддон.

– Получай ещё одну! – токарь запустил руку в гущу стружки и вытащил готовое кольцо.

– Вроде устроит, ещё подумаю, подправлю размеры, – Борис оценивал поверхности, в голове формировалось решение, что надо увеличить конус и добавить фаску, – сделай ещё один образец.

Токарь увлечённо зажал в патроне заготовку, решительно подтолкнул заднюю бабку и центром поджал вылет.

– Это запросто. За опытные работы расценки выше!

Борис улыбнулся. Вспомнилось, когда ему было лет двенадцать, дед водил его в свою мастерскую. Тогда Борис впервые и попробовал выточить на токарном станке простой вал. Дед, вот также, как этот токарь, стремительно выполнял все подготовительные операции, будто бравируя перед Борисом, и задорно объявлял какие манипуляции надо выполнять. Борис не успевал запоминать, но не решался остановить деда, боясь нарушить его отточенный ритм действий. Проносились новые для Бориса слова: подача, суппорт, шпиндель. названия резцов.

– Вот, а теперь попробуй сам, – дед поставил в резцедержатель отогнутый проходной резец и прижал его двумя болтами. – Отцентрируй, я пока пойду заточу отрезной.

Борис нерешительно подошёл к станку. Потянулся на цыпочках, потом сообразил, подвинул поближе лежащую на полу деревянную полать и встал на неё. Стало повыше. Взглядом провёл горизонтальную линию, пытаясь совместить вершинку резца и центр прутка–заготовки. Да, требовалось поднять резец выше. Головки болтов удалось стронуть руками. Аккуратно пропихнул тоненькую металлическую пластинку под тело резца, подтянул болты. Стрельнул взглядом. Снова подложил. Повторные операции ужё получались лучше. Действовал смелее. И когда горизонтальная линия взгляда совместила вершинку резца и ось заготовки, Борис обрадовался. Получилось! Значит, всё–таки, запомнил. Вспомнил, что дед вращал вот тот штурвал и резец подходил ближе к заготовке. Борис взялся за полированный штурвал, повернул… и переборщил. Послышался щелчок и когда Борис поднял глаза на резец, то увидел, что его вершинка откололась, врезавшись в заготовку. Уу–у! В голове промелькнуло: «Всё испортил! Дед ругать будет».

Борис стоял как вкопанный, смотрел на сколотый резец и ждал.

Дед, вероятно, почувствовал ещё издалека.

– Ну, Борис, чего замер? не получается?

Подошёл, взглянул на резец, перевёл взгляд на замершего Бориса.

– Ну что, брат, впиявился? Бывает… но зато выставил по центру! Правда теперь заново резец править надо.

И это «впиявился» застряло в лексиконе Бориса и, с тех пор, непроизвольно вылетало: и когда он пару раз зацеплялся на велосипеде за какие–то препятствия, и когда случайно на катке попал коньком в деревяшку, и, вот недавно, споткнувшись в темноте о ящик с балластом для дирижабля, растянулся на земляном полу.

2

Стихия бушевала. Волны набирали силу ещё издали и, по мере приближения к берегу, меняли цвет, переходя от чёрного к иссиня–зелёному, затем становились голубыми, фиолетовыми и снова темнели. Они шли, шли на скалы, не боясь острых каменных уступов, не боясь быть рассечёнными. Они шли и сшибались.

Смотреть было и боязно, и интересно. Хотя чего бояться? Когда находишься на самом верху, да ещё, и на почтительном расстоянии, этой силище радуешься, уважаешь её безудержность.

Бр–рямс! – резкий металлический скрежет и звон. Внутри всё сжалось. Казалось, оглушённый, он не сможет пошевельнуться, но нет, наоборот, задёргал руками, заметался, пока не ударился о что–то твёрдое и только тогда затих. Темно. Ужас прошиб сознание и где–то, как в тумане, пронеслось: «Опять?» Он попытался рвануться, и руками стереть с глаз ненавистную пелену, но что–то удерживало руки и, только теперь, он ощутил, что того удушающего запаха краски нет, и глаза видят свет сквозь мельчайшие дырочки. Он глубоко вдохнул. Да, того запаха не было. Попытался выпрямиться, но что–то удерживало, и он