Тысяча кораблей - Натали Хейнс

Помнишь бочки с вином, зерном и маслом, которые мы хранили в погребах под большим залом? Помнишь, как я обхватывала руками плечи, когда мы спускались в подпол по прохладным каменным ступеням, чтобы укрыться от зноя и света? Когда это случилось впервые, ты решил, что я дрожу от холода. Ты расстегнул застежки своего плаща и накинул его мне на плечи. Твой запах на мягкой шерстяной ткани едва не заставил меня разрыдаться от восторга. (Само собой, ведь я была беременна. Обычно я не такая сентиментальная дура.) Поэтому я завернулась в твой плащ и глубоко вздохнула. Но впоследствии ты заметил, что я всегда обхватываю себя руками в погребе, неважно, мерзну я или нет. Тебе не пришлось ни о чем спрашивать: ты и без того знал, что это происходит от неизменного ощущения счастья. От непреложной уверенности: что бы ни сулила зима, мы к ней готовы. У нас было множество припасов, оберегаемых от плесени и мышей в наших прохладных, сухих погребах.

Что ж, теперь припасы почти на исходе. Эти грубые пещерные люди вторглись в мой дом и уничтожили все, что сумели найти. Они спят с моими служанками, и я уже не знаю, кому из челяди могу доверять. А если мысль об опасности, грозящей твоей жене, не побуждает тебя к действию, то знай, что они также замышляют убить твоего сына. Он отправился в путешествие, чтобы разведать об участи отца, — кажется, в Пилос, а может, в Спарту. Так что сейчас Телемах в безопасности (насколько вообще может быть в безопасности человек, уехавший из дома; надеюсь, что ты исключение). Но в конце концов он вернется, и женихи не дадут ему покоя.

Телемах уповает на то, что я выйду замуж за одного из этих алчных молодых красавцев и они станут меньше его опасаться. Ты бы этого хотел, Одиссей, будь ты жив? Не буду притворяться, что не думала о новом замужестве. Женихи мои очень, очень молоды. А я нет. Мысль об их твердой молодой плоти весьма соблазнительна. В конце концов, ты же не был мне верен. Песни о твоих изменах слагают по всей Ахее и за ее пределами. Некоторые дети, обучаясь игре на лире, распевают о твоих женщинах. О нимфах. О богинях.

Ты унизил меня, и я испытываю немалое искушение отплатить тебе тем же. Молодой муж был бы восхитителен. К тому же благодарен мне. Но, о Одиссей, до чего же они все глупые! Это невыносимо. Я предпочла бы дождаться возвращения умного старого мужа, чем связываться с безмозглым молодым. О чем мы стали бы с ним говорить? А впрочем, ему и не захочется бесед: молодежь не видит в них смысла.

Я отказываю женихам три года (для тебя это, конечно, ничто, но для женщины, дом которой заполонили непрошеные гости, — целая жизнь), объясняя, что не смогу выйти замуж, покуда не сотку саван для Лаэрта. Они мне, разумеется, верят. Твой отец согбен и дряхл, и молодые мужчины не верят, что он протянет хотя бы до конца ночи. А ткачество для женщины — самое уместное занятие. Я всегда была умелой ткачихой, как тебе известно. Но саван никогда не будет готов. Повторяю, женихи глупы. Им даже не приходит в голову, что я весь день тку саван, а по ночам распускаю сотканное. Ты бы сразу обо всем догадался, заметив, что усердная работа не приносит плодов. Возможно, у них просто не возникло мысли, что женщина готова тратить столько времени на обман. Естественно, распускать саван не быстрее, чем ткать. Приходится точно так же гонять челнок по ткацкому стану. Итак, я целых три года создавала и уничтожала, наступала и отступала.

Женихи и доныне не раскрыли бы мой умысел, если бы одна из прислужниц не выдала меня своему любовнику. Я могла бы вздернуть ее. Но к той поре стало уже слишком поздно: негодяйка получила у него защиту. А я потеряла свою.

Странствующий певец повествует, что ты глядишь на океан и тоскуешь по дому. Ты умоляешь Калипсо отпустить тебя. Уверяешь ее, что я не так красива, как она, особенно спустя столько лет, но я твоя жена и ты все равно любишь меня. Не буду лгать, Одиссей, я предпочла бы, чтобы ты этого не говорил. Ни одной женщине не захочется услышать от сказителя, что она немолода и недостаточно красива.

Так что мне, возможно, следует совсем отказаться от тебя, независимо от того, скоро ли ты вернешься. Вероятно, надо уступить тебя Калипсо, которая столь отчаянно нуждается в муже, что украла моего и не отпускает его целых семь лет. Но на днях сказитель поведал кое-что еще. По его словам, Калипсо посулила тебе бессмертие, если ты останешься у нее на острове наслаждений. Как супруг нимфы, ты получишь дар бесконечной жизни. И, как поет сказитель, ты отверг ее предложение.

Кто-то из охмелевших (разумеется, от моего вина) женихов заплетающимся языком пробормотал, что не верит этому. Ни один смертный не откажется от шанса на вечную жизнь, заявил он. Такого не было ни в одной из слышанных им историй. И хотя этот человек был пьян, он совершенно прав. Нет ни одной истории, в которой смертный отверг бы предложенный ему дар бессмертия. Однако ты это сделал.

Возвращайся домой, Одиссей. Я больше не в силах ждать.

                                             Пенелопа

Глава 39

Клитемнестра

Десять лет — долгий срок, чтобы таить злобу, однако Клитемнестра ни разу не дрогнула. Ее ненависть не прибывала и не убывала, но горела ровным пламенем. Царица могла греть на нем руки, когда ночи были холодны, и с его помощью освещать путь, когда дворец погружался во мрак. Она никогда не простит Агамемнону убийство старшей из их детей, Ифигении. Как не простит жестокий обман жены и дочери, одураченных разговорами о свадьбе. А значит, ей оставалось лишь обдумывать способ отомстить мужу и убедить богов помочь ей. Клитемнестра не сомневалась, что Артемида станет ее союзницей, ведь все вышло из-за того, что много лет назад