Тысяча кораблей - Натали Хейнс

Глава 38

Пенелопа

Одиссей!

Если честно, не знаю, с чего начать. Но поскольку ты наверняка уже мертв, не думаю, что это имеет большое значение. Вместо того чтобы пытаться отправить свое послание тебе, с тем же успехом я могла бы прокричать его в бездну. Возможно, именно этим я и занимаюсь. В таком случае должно быть эхо, ибо я готова поклясться, что иногда слышу, как до меня доносится ответ.

Чем дальше, тем лучше. Десятилетняя война против одного-единственного города, которую Греция вела всеми силами, что смогла собрать, не считая твоих. Звучит нелепо, верно? По крайней мере, тогда твое отсутствие дома было оправданным. Но за десятью годами войны последовали целых три года скитаний по бушующим морям и попыток вернуться домой — по тем или иным причинам безуспешных. Ты встретил чудовище. Ты встретил волшебницу. Людоеды разбили твои корабли. Водоворот поглотил твоих друзей. Сам Телемах не придумал бы подобных оправданий, когда еще был мальчишкой. Конечно, сейчас он уже не дитя. Ему двадцать. Наш сын — взрослый мужчина, которому нужны собственная жена и ребенок. Отец, конечно, тоже нужен. Но это, по-видимому, редко приходит тебе в голову.

А ныне прошло еще семь лет — семь! Одиссей, ты вообще понимаешь, что это значит? Минуло двадцать восемь времен года, семь урожаев, возмужали мальчики, умерли матери, одряхлели отцы — а от тебя ни слова! Но будь спокоен (а я уверена — ты совершенно спокоен), странствующий поэт нашел тебе оправдание. По его словам, ты пленник на острове Огигия. «Пленник? — переспросила я, когда он в первый раз изложил эту часть твоей истории. — Кто держит его в плену? Что за жестокий тюремщик лишил моего мужа солнечного света и отнял у свободного человека его свободу? Что за злобный тиран, повелевающий могучими силами, мог заточить моего бедного Одиссея?»

Надо отдать сказителю справедливость: у него, по крайней мере, хватило воспитания принять сконфуженный вид. Это не тиран, ответил он. Тебя, Одиссей, никто не захватывал. (Это уже напоминает одну из твоих уловок. Кто ослепил циклопа? Никто. Кто захватил тебя в плен? Никто.) В конце концов под градом вопросов певец признался, что ты в плену у женщины. «Это какая-нибудь ужасная старая карга? — осведомилась я. — Она живет в ветхой лесной хижине и приютила Одиссея как родного сына, чтобы он рубил для нее дрова и приносил ей с охоты вепрей?» — «Нет, — последовал смущенный ответ. — Это нимфа». Кто бы сомневался!

Как выяснилось, зовут ее Калипсо. Неудивительно, что певец пытался скрыть истину о твоем похитителе. У Калипсо, если верить сказителю, дивный певучий голос. Что ж, тебе ведь всегда нравилось пение, не так ли? Возможно, Калипсо напоминает тебе тех женщин-птиц, которых ты так отчаянно мечтал услышать.

Ее остров расположен на краю света, вдали от Итаки, вдали от любой земли. Нимфа живет в огромной пещере, и это кажется мне почти звериной дикостью, но у нее вроде есть очаг, и она топит его кедровыми дровами, чтобы в пещере было тепло и по-домашнему уютно. У тебя, правда, был дом на Итаке, но, вероятно, наши дрова не соответствуют твоим нынешним запросам. Пещеру Калипсо, судя по всему, окружают густые заросли; когда сказитель впервые поведал об этом, я усмотрела в его словах непристойное иносказание и даже пригрозила высечь его. Он заверил меня, что имел в виду исключительно тополя и кипарисы, в которых обитают совы, соколы и другие птицы. Не могу решить, смеется он надо мной или нет. Все это звучит совершенно идиллически, то есть на тюрьму совсем не похоже: виноградная лоза со спелыми гроздьями, оплетающая вход в пещеру; журчащие ручьи с чистой водой, протекающие поблизости. А вокруг — лужайки, заросшие петрушкой и усеянные фиалками, ибо я предполагаю, что ей нравится этот цвет. Или, может статься, она питается их лепестками. С твоими пассиями, Одиссей, все труднее разобраться.

А Калипсо, похоже, идеальная хозяйка, раз ты предпочел забыть, что ты (даже странно, что я все еще помню об этом) мой муж, а не ее. Сказитель, к примеру, называет ее искусной ткачихой, работающей на золотом станке, и я уверена, что уж ты-то оценил ее умение. Надо полагать, после кораблекрушения тебе понадобился новый плащ.

Я тоже ткала, если тебе интересно. Ты, верно, гадаешь, чем еще я занималась последние двадцать лет: за это время можно было бы соткать плащи для всей Итаки. Вероятно, я бы и соткала, не будь я поглощена созданием бесконечного савана. Нет, не пугайся: отец твой еще не отправился на встречу с супругой в царство Аида. Лаэрт жив, хотя стар, немощен и согбен горем в ожидании сына.

Но ты так долго находишься в отлучке, Одиссей, что на Итаке тебя уже никто не считает царем. Конечно, за исключением нескольких старинных семейств. Они по-прежнему верны тебе, как и я. Но появилось много молодых мужчин, претендующих на твое место. Видел бы ты этих буянов, наскакивающих друг на друга, точно олени. Я надеялась, что Телемах возмужает и выдворит их, но наш сын — тихий, осторожный, слезливый юноша. Понятно, он вырос без отца и потому не знает, каким ему следует быть. На протяжении многих лет у меня доставало силы держать незваных гостей в узде, ссылаясь на твою славу. Истории, доходившие до нас из Трои, производили такое впечатление! В них ты представал царем-воителем, и никто не посмел бы ослушаться твоей жены.

Однако истории эти давно утратили новизну. Когда мы в последний раз слыхали о тебе? Семь лет назад: перед тобой одно за другим возникали немыслимые, невероятные препятствия. К тому времени, как странствующие певцы сделали свое дело, никто из нас не знал, жив ты или умер. Семь лет отсутствия всяких вестей привели к тому, что большинство жителей Итаки уверились в твоей гибели. Я не в силах признать тебя мертвым, но вместе с тем не в силах поверить, что ты еще жив. Возможно, я тку саван именно для тебя. Сыновья знати, которые тогда, много лет назад, были еще слишком молоды, чтобы плыть с тобой, выросли и превратились в порочных спесивцев. Каждый из