Отречение - Алиса Клима

были его подопечными, и который в то же время так умилялся от вида распустившихся розовых кустов и лимонных деревьев. Это был он – воспитанник духовной семинарии, упаковавший в нетленный кокон самого яростного атеиста в мире и вступивший в спор с Господом Богом, чтобы самому стать «живым Богом» [50]…

Сталин подправил бамбуковую палочку, подпиравшую одно из деревцев, и указал на него Ларионову.

– Вот так, видите, никто не верил, что я тут выращу новогрузинские лимоны! Товарищ Сталин добился урожая. Как вам? – Сталин смотрел на Ларионова с искренней гордостью.

Ларионов не смог сдержать улыбку.

– Вы любите свой сад, товарищ Сталин, – сказал он.

– Это моя страсть, – обрадовался Сталин. – Я, как Эдуард выращивает капусту, ращу лимоны. Но он – слабый человек: бросил страну ради огорода [51], – засмеялся Сталин. – Это вам, товарищ Ларионов. – Он сорвал лимон и протянул Ларионову.

Тот смутился и понюхал плод.

– Спасибо, товарищ Сталин.

Они направились в сторону дома.

– А вот и хозяйка пришла! – радостно воскликнул он, увидев на веранде рыжеволосую девушку. – Моя дочь – Светланка.

Пока Сталин говорил со Светланой, Берия приблизился к Ларионову.

– Я прочитал ваш анализ и рекомендации, товарищ Ларионов, – сказал он. – Вы все тщательно изучили и сделали правильные выводы. Что именно вы хотите?

Ларионов удивился этому вопросу. Берия испытующе смотрел на него. Ларионов ощутил соблазн попросить о помощи для Веры и ее семьи – пересмотреть дело Веры, чтобы добиться ее досрочного освобождения. Но он почему-то чувствовал подвох и опасность в вопросе Берии. Тот был слишком изощрен, умен и имел, как казалось Ларионову после их разговора, склонность к моральному садизму. Возможно, он просто проверял его.

– Да, в сущности, товарищ Берия, – сказал прямо Ларионов, – я все изложил в отчете.

Берия неприятно улыбнулся.

– У всех людей есть личные просьбы, – сказал он напрямик, и Ларионов понимающе кивнул.

– Если бы у меня таковые были, я бы не преминул о них вам доложить, – ответил он сдержанно.

– А как же ваша законная жена? – вдруг спросил Берия и отвел Ларионова в сторону, из чего Ларионов заключил, что Берия его действительно испытывал. – Вы не живете с ней?

Ларионов почувствовал небольшое напряжение, но не оттого, что Берия заговорил о Жене Лисичкиной (понимал, что Берия знал о ней из его личного дела), просто эта мысль терзала его уже давно и по причине чувств к Вере.

– Нет, я с ней не виделся с тех пор, как мы расписались, – ответил он, немного покраснев от неприязни к самому себе за этот казус в своей судьбе.

Берия засмеялся и похлопал Ларионова по плечу в знак солидарности и одобрения мужской полигамности, которой сам Берия неисправимо страдал.

– И что вы намерены делать? – спросил он.

– Я бы хотел получить развод, – на этот раз искренне ответил Ларионов. – Но она не отвечала на мои письма, а я не мог поехать во Владикавказ, чтобы встретиться лично.

Берия изучал лицо Ларионова и, видимо, решив, что Ларионов именно так и чувствовал и сказал это не из-за того, чтобы расположить его, одобрительно кивнул.

– Это правильно, товарищ Ларионов. Я думаю, ваш брак был ошибкой, а коммунист не может иметь личной жизни. Тем более состоять в таких отношениях, как вы с гражданкой Лисичкиной.

Ларионов внутренне усмехнулся этой подчеркнутой осведомленности и памяти, которыми щеголял Берия.

– Вам следует заняться этим, когда получите увольнение. – Берия немного помолчал. – Увольнения ждать долго не придется. К лету вы вернетесь в Москву, если вас простят за ошибки партия и товарищ Сталин, – добавил он и засмеялся, снова обнажая желтоватые неровные зубы.

– Так точно, – ответил нарочито официально Ларионов, подозревая, что к ошибкам относились скорее его происхождение и составление отчета, а не брак с Евгенией Лисичкиной. У коммунистов не могло быть личной жизни, и поэтому, предполагал Ларионов, таких людей, как Берия, мало волновали личные отношения между мужчиной и женщиной, если они не стояли на пути их и партийных интересов.

Ларионов чувствовал, что среди этих партийных тузов было очень опасно и опрометчиво обнадеживать себя или допускать сближение. В то же время он понимал, что чрезмерная официальность могла их также насторожить. Ларионов видел параноидальность этой среды, невротичность большинства ее верхушки и, как следствие, излишнюю подозрительность и избыточную реакцию на любые потенциальные угрозы их положению. Именно поэтому он пошел на риск.

Берия жестом пригласил Ларионова присоединиться к продолжению утомительного и долгого ужина, но Ларионов обратился к нему перед тем, как войти в дом.

– Товарищ Берия, я все же подумал, что у меня есть еще несколько личных просьб, – вдруг сказал он.

Берия улыбнулся краешком губ, и глаза его блеснули, как у хищника в ночи.

– Я слушаю, – сказал он спокойно.

– В лагпункте нет электричества – тянут уже третий год из Сухого оврага. На пару зданий и прожекторы работает генератор. Это снижает производительность людей, повышает риски безопасности – слишком много бытовых хлопот. Лагпункт создавался на пятьсот человек, а у меня их более двух с половиной тысяч… Кроме того, я отправил несколько рапортов с просьбой выделить на лагпункт автомобильный парк или хотя бы какой-то транспорт – мы по старинке пользуемся лошадями. Это снижает оперативность в непредвиденных ситуациях. Я понимаю, что вопросы не вашего уровня, но…

– Товарищ Туманов говорил о ваших бедах, – прервал с усмешкой Берия. – Я посмотрю, что сейчас возможно. Мне нравятся деловые люди… Но это не личные просьбы, товарищ Ларионов.

Ларионов помедлил, но потом решился все же сказать:

– В санчасти лагеря, и в особенности в Сухом овраге, в лазарете практически нет медицинского персонала, а контингент возрос в пять раз. Я командировал туда расконвоированного заключенного, врача по специальности, но он едва справляется. Муж одной из заключенных – достаточно известный врач… он отбывает срок в Томске. Будет ли возможно перевести его в мой лагпункт, чтобы он отбывал срок рядом с женой и работал в больнице и на зоне? – закончил Ларионов немного взволнованно.

Берия смерил его немного удивленным взглядом, видимо, ожидая другой просьбы.

– Вы с ней спите? – спросил он, скабрезно усмехнувшись.

Ларионов почувствовал, как в горле его снова застрял ком, как днем, когда Берия говорил об Ильиче, и он растер нос, чтобы сдержаться.

– Нет, – ответил он. – Это чисто деловой вопрос. Его жена помогает работе третьего отдела. Если это невозможно…

– Как имя зэка?

– Лев Ильич Биссер.

– Хотите еще один анекдот? – вдруг оживленно спросил Берия.

– Можно, – ответил Ларионов, улыбаясь уголком губ.

– Телеграмма: «Москва. Кремль. Ленину. Товарищ Ленин, помогите бедному еврею. Рабинович». На следующий день