Cага о Бельфлёрах - Джойс Кэрол Оутс

Ее свекровь Корнелия, ее собственная мать и даже, как говорили, муж обвиняли Лею в недальновидности и легкомыслии; но злоключения Бельфлёров и семейная история начали занимать ее уже давно, еще до рождения Джермейн. Как же так получилось, что они, когда-то владевшие третью всей земли в этом горном регионе и тысячами акров угодий в Долине, столь многое утратили? Как же так сложилось, какие дьявольски хитрые сговоры врагов стали тому причиной (было очевидно, что в ряде случаев в своем желании обмануть Бельфлёров враги объединялись с «друзьями»)? Какие дерзкие, беспардонные ухищрения заставляли Бельфлёров продавать огромные угодья земли, сразу сотнями акров?.. Да и дело Жан-Пьера, по которому его осудили, было вовсе не единственным: Эльвира рассказывала Лее, что против Бельфлеров возбудили множество мелких исков, связанных с границами частных владений, правами на разработку полезных ископаемых и выплатами работникам. Бывали времена, когда местные судьи шли навстречу Бельфлерам, даже если правота была не на их стороне (Лея признавала, что старый Жан-Пьер ввязывался порой в дела весьма сомнительные, да и Рафаэль, щепетильнейший делец и благороднейший джентльмен, несмотря на всю свою осмотрительность, время от времени переступал черту), но шли годы, и Бельфлёры впадали в немилость, утрачивая влияние, а их репутация приносила им скорее вред, чем пользу (а какова, собственно, репутация Бельфлёров? Сейчас, когда Лея жила в усадьбе, когда она по-настоящему стала одной из них, она не могла вспомнить, что говорили о них другие). Судьи один за другим выносили решения не в их пользу, присяжные вели себя всё более подло (не гнушаясь взятками и страшась угроз, на которые не скупились враги Бельфлёров). После того как Жан-Пьера II признали виновным, а его прошение об обжаловании приговора дважды отклонили, в семье стали поговаривать, мол, в этом уголке света ни единому Бельфлёру на правосудие рассчитывать не приходится.

Хайрама в возрасте восемнадцати лет отправили в Принстон изучать гуманитарные науки, после чего он поступил на юридический факультет, с той целью, чтобы однажды его избрали или назначили на должность судьи — так он помог бы восстановить справедливость и вытащить семью из положения, в котором та оказалась. Однако из этого ничего не вышло, Хайрам заявил, что юриспруденция утомительна, был не в силах всерьез засесть за учебу (он предпочитал фантазировать — в воображении он не раз заработал целое состояние, успешно сыграв на фондовой бирже) и в конце концов вернулся, чтобы заниматься делами усадьбы. На этом все и закончилось. У Бельфлёров больше не имелось влиятельных друзей и надежных связей в правительстве. Например, никто из них не был знаком с губернатором — а ведь этот человек, заявляла Лея, обладает властью, чтобы освободить Жан-Пьера, причем, когда пожелает, у него есть право помилования; во времена Рафаэля Бельфлёра губернаторов, естественно, назначали с согласия Бельфлёров — но теперь все иначе. «Нам необходимо иметь своего человека в аппарате губернатора, — отважно сказала Лея. — Кто-то из семьи должен сидеть в Сенате. Нужно вернуть все наши земли. Посмотрите на старые карты Рафаэля — ведь плакать хочется оттого, сколько земли у нас отняли! Они хотят лишить нас всего!» (После этой тирады она частенько разворачивала какой-нибудь пергаментаный свиток длиной в четыре фута, на котором была начертана старая карта, покрытая тоненькими, как паутина, линиями и испещренная пометками. Эти карты она отыскивала в старинных сундуках, набитых грязной военной кавалерийской формой — нелепыми, отделанными горностаем шапками, зелеными панталонами, пурпурными аксельбантами, сапогами, пряжками, перепачканными белыми перчатками; пока Джермейн была еще крохой, Лея, движимая в своих поисках лихорадочным воодушевлением, носила ее с собой по всему замку, несмотря на немалый вес ребенка — она бродила по комнатам до самой ночи, что-то бормоча и напевая, чтобы унять девочку (та с первых дней жизни умела выражать как восторг, так и гнев пронзительным криком). Ступала Лея широко, пружинисто, с энтузиазмом, будто заразившись кипучей энергией Джермейн, утомлявшей всех остальных.) «А если мы посадим своего человека на должность губернатора, то без сомнений сможем добиться помилования для дяди Жан-Пьера», — говорила она.

Карты, старые карты, в основном топографические — какое в них таилось богатство! Однако, как Лея и предвидела, они нередко вызывали у ее родственников слезы. Лея могла растревожить чувства деда Ноэля или разозлить обычно скептичного и сонного Хайрама — для этого ей достаточно было взять карандаш или старую ручку-перо (позаимствованные из кабинета Рафаэля) и указать на все то, чем они когда-то владели и что у них отняли, пядь за пядью, участок за участком; речь шла, в том числе, о лучших землях вдоль реки и о богатых месторождениях в окрестностях Маунт-Киттери; эти истории и Ноэль, и Хайрам прекрасно знали, но иное дело, когда тебе со всей безжалостностью указывает на это молодая пылкая жена Гидеона. А та безо всякого смущения прерывала их на полуслове, когда они принимались было растолковывать обстоятельства той или иной вынужденной сделки — большинство из них было совершено во времена Иеремии, — и быстро и доходчиво описывала, как первоначальные угодья, два миллиона акров, теперь раздерганные на кусочки, можно объединить вновь.

— Тут, тут и вот тут. И еще здесь, — мурлыкала Лея, прочерчивая воображаемые линии. Она склонялась над жесткой бумагой, которую ей то и дело приходилось вытаскивать из жадных детских ручек («Ах ты врединка, до всего тебе дело есть, всё в рот тянешь!» — восклицала Лея), а ее собеседники подходили поближе. «Вот этот участок, видите? Сейчас им владеют Макниваны. И здесь, вдоль реки — это же карьер Громвел, а вот этот треугольный надел, от “Серных источников" до Серебряного озера — нам известно, кто хозяин? Видите, это же проще простого — взять и объединить их все, сделать так, как подобает. Эти земли — единое целое, они неделимы, сам их раздел — противоестественное, оскорбительное деяние, вы согласны?»

В своей жажде справедливости она была так прекрасна, а ее серо-синие глаза сияли так чарующе, что ее собеседники не находили иного ответа, кроме как: «Да-да, верно, да, ты совершенно права».

Сад. Обнесенный стеной. Солнечная ленивая суматоха, поцелуи и горячие объятья, перебранки, ярко-алые цветы, желтые и белые бабочки, кленовые семена, летящие в жарком майском воздухе. Синее небо и гигантские, парящие в нем лица. Ну разве она не красавица! И какая крупненькая! Пьянящие ароматы — бананы и сливки, малиновое варенье, шоколадный