Остров русалок - Лиза Си

непогоду. Привязав Сун Су за спину Ю Ри, я взяла Мин Ли за руку, и мы пошли к деревне. Мокрая одежда липла к телу, ноги вязли в грязи. По пути мы наткнулись на соседку Чжан Ки Ён с дочкой Юн Су и другими родственницами. Они как раз возвращались в Пукчхон со своего поля.

— Тебе есть о ком заботиться, — одобрительно заметила Ки Ён, оглядывая детей и Ю Ри.

— Мне повезло, — согласилась я и добавила, чтобы похвалить ее в ответ: — И у тебя дочь следует по твоим стопам, она хорошая начинающая ныряльщица.

— Твоя дочь когда-нибудь станет такой же.

— Это будет лучший подарок для меня.

Мы вошли в деревню. Впереди на дороге какой-то парень раздавал листовки.

— Вот, возьмите, — сказал он.

— Я не умею читать, — отозвалась я.

Он попытался сунуть листовки Ки Ён и Юн Су.

— Мы тоже не умеем читать, — призналась дочь соседки.

Тут из-за угла появились двое полицейских. Увидев парня с листовками, они завопили: «Стоять! Ни с места!»

Парень побледнел, но потом в его глазах появилась решимость. Он бросил листовки и пустился бежать. Полицейские помчались за ним — прямо на нас. Я схватила Мин Ли на руки, приобняла Ю Ри с моим сыном за спиной, и все вместе мы двинулись к площади. Суматоха была такая, что Юн Су оказалась с нами, а не с матерью, сестрами и бабушкой. Послышалась стрельба — те же ужасные щелчки, как во время демонстрации на площади. Юн Су вдруг пошатнулась и упала, потом перекатилась и поднялась на ноги. Из плеча у нее шла кровь. Похоже, рана оказалась поверхностной, но осматривать ее сейчас было некогда.

— Ю Ри, держись за меня! — Напуганная невестка вцепилась в подол моей туники. Мин Ли так плакала, что начала задыхаться. Я перехватила дочь поудобнее, чтобы другой рукой обнять за талию Юн Су, и дальше мы впятером пошли держась друг за друга, как единое целое. Добравшись до площади, мы рухнули на землю. Мин Ли продолжала рыдать. Белая от ужаса Ю Ри скорчилась рядом со мной. Рана Юн Су кровоточила. Я дрожащими руками ощупала своих родных и с облегчением убедилась, что они целы.

По деревне разнесся вой сирены. Соседи выбежали на улицу — некоторые с мотыгами в руках — и помчались за полицейскими, которые в нас стреляли. Я не стала дожидаться развязки и, собрав своих спутников, повела их к дому Юн Су. Ки Ён и ее родные в панике метались по двору. Увидев Юн Су, все принялись за дело: стали кипятить воду, рвать на повязки чистую ткань, крашенную соком хурмы. К нам подбежала Ки Ён с ножом, ножницами и щипцами, и тут бедная Юн Су обмякла у меня в руках, ноги у нее подогнулись, и она повалилась в обморок. К счастью, рана оказалась не опасной. Когда исчезнет запах крови, девочка снова сможет нырять.

Я заторопилась домой. Мы с невесткой и детьми пошли обратно к площади. Деревенские жители уже связали полицейских. Все кричали и ругались. Кто-то пнул того полицейского, который был поменьше ростом.

— Что толку колотить злодеев старой сандалией? — возмущался какой-то старик. — Давайте отведем их в полицейский участок в Хамдоке! Проследим, чтобы нарушителей наказали!

Толпа одобрительно закричала. Мне бы следовать собственному плану и идти домой, но я тоже начала кричать. Недавний страх превратился в ярость. Как могут корейцы — пусть даже не с Чеджудо — стрелять в соотечественников? Мы ни в чем не виноваты! Произволу надо положить конец! Поэтому мы влились в толпу, которая тащила полицейских, и прошли с ней все три километра до Хамдока — сначала по олле, потом вдоль берега. Судя по положению солнца, минуло не больше часа с тех пор, как мы покинули поле.

— Мы хотим подать жалобу! — закричал один из старейшин из Пукчхона, когда мы дошли до маленького полицейского участка. — Послушайте, что устроили эти двое!

Даже японцы нас выслушивали, когда мы приходили с жалобами, а собственные соплеменники не стали! Я с ужасом увидела, как несколько полицейских влезли на крышу, подбежали к установленному там пулемету и без предупреждения начали стрелять. К тому моменту, когда стало ясно, что стреляют холостыми, все уже разбежались, как насекомые в отхожем месте, напуганные светом масляной лампы. Спрятавшись за бочками, я выглянула посмотреть, безопасно ли выходить на улицу. И тут в окне полицейского участка я увидела Сан Муна. Он стоял и смотрел на улицу. Я отшатнулась и ударилась спиной о стену. Сердце у меня ушло в пятки. Наверное, показалось, подумала я, но, высунувшись снова, встретилась с ним взглядом.

Я не стала заходить к Ми Чжа на пути обратно в Пукчхон: не знала, что ей сказать. Впервые за много лет нашей дружбы я не была уверена, можно ли ей доверять.

Когда мы вернулись, муж ждал нас у ворот. Он молча обнял меня, а я со слезами рассказала обо всем, что видела.

— Вы целы, — успокоил меня Чжун Бу. — Это главное.

Но мне было очень стыдно, что я поддалась гневу и подвергла риску детей и Ю Ри. Я пообещала себе впредь не забывать об обязанностях матери и жены.

На следующий день в газете написали, что полиции «пришлось» прижать тех, кто раздает листовки, но в Пукчхоне подозреваемый сбежал. Еще через два дня на первой полосе появился отчет Двадцать четвертого корпуса армии США. Муж прочитал мне: «Две женщины и один мужчина ранены во время яростной перестрелки в Пукчхоне между леваками, раздававшими листовки, и полицией…»

— Но все было совсем не так! — возмущенно воскликнула я.

Чжун Бу стал читать дальше: «Агрессивная толпа примерно из двух сотен человек напала на полицейский участок в Хамдоке. Чтобы разогнать собравшихся, полиции потребовалось подкрепление».

— Но все было не так, — повторила я. — Почему в газетах так извращают события, которые я видела собственными глазами?

На это у Чжун Бу не нашлось ответа. Он зачитал последние фразы отчета, а я смотрела, как ходят желваки у него на челюсти.

— Все политические митинги, марши и демонстрации отныне запрещены. Любые уличные собрания будут разгоняться; развешивание и раздача листовок объявляются незаконными. — Муж сложил газету и бросил ее на пол. — Теперь нам придется вести себя очень осторожно.

Я видела, как умерла в море моя мать. Я видела, как Ю Ри погрузилась в воду одним человеком, а вышла оттуда другим. Я прекрасно знала, насколько опасен океан, но то, что творилось теперь на суше, меня пугало и озадачивало. За последние несколько