Фау-2 - Роберт Харрис

точку, откуда стартовала, — один к миллиону.

Лицо Бивака начало выдавать раздражение. Он бросил взгляд на двух гестаповцев, прислонившихся к стене, наблюдавших за происходящим с руками на груди.

— Слушайте, как он врёт!

Один из них сказал:

— Хотите, мы продолжим?

— Да, пожалуйста. Я не могу больше смотреть на эту свинью. Пойду разберусь, что на этих микрофильмах.

Он встал и вышел из комнаты. Двое гестаповцев уселись напротив Графа. Один из них открыл папку и с усталым видом начал:

— Вы были впервые арестованы двадцать второго марта этого года…

Граф лежал на тонком матраце в камере подвала без окон. Грязно-жёлтый свет слабой лампочки отбрасывал тусклое, болезненное сияние. В камере было холодно. У него отобрали ремень и шнурки, но оставили пальто, которым он укрылся вместо одеяла. Место это имело устрашающую репутацию. Старые бурые пятна крови на матраце казались её немым подтверждением. Он старался не смотреть на них и уставился в бетонный потолок.

Чего бы ему не хватало? По правде говоря, немного чего. Родителей, конечно — он не видел их уже год. Некоторых товарищей из Пенемюнде. Он бы скучал по солнечным дням на Балтике, по игре света на воде и аромату сосен в жаркий вечер. Но Карин была мертва. И по ракете он бы не тосковал. Всё с этим было покончено. А вместе с ней — и с главным смыслом его жизни.

Через час он услышал шаги в коридоре. Замок щёлкнул. Вошли двое крепко сбитых, коротко стриженных мужчин — типичные вышибалы из ночного клуба — и грубо подняли его на ноги. Сейчас начнётся неприятная часть, — подумал он. Его вытолкали в коридор, приказали двигаться быстрее. Но без шнурков идти было трудно. Он шаркал, как мог. Один из мужчин толкнул его в спину — он растянулся на полу — и тут же получил пинок. Ему удалось подняться, взобраться по лестнице, снова упасть. Его вновь подняли и провели по коридору к двери. Постучали, открыли.

В комнате — те же двое гестаповцев, но место другое. Бивак сидел за столом и наматывал 35-миллиметровую плёнку на массивный проектор. На экране мигнула надпись Top Secret, за ней промелькнули математические формулы и сложные схемы. Он остановился на одной, сфокусировал изображение и прищурился.

— Что это?

Граф наклонился:

— Это вакуумный резервуар… компенсатор… фиксированный диффузор… сопло Лаваля… ячеистая структура…

— Да, но что это такое?

— Не могу сказать. Это секретно.

Бивак ударил его в лицо. Граф отшатнулся. Голова звенела. Он коснулся носа — кровь.

— Это за дерзость. Следующее будет за отказ сотрудничать. Спрашиваю снова: что это?

Граф посмотрел на пальцы. Нос болел гораздо сильнее, чем он ожидал. А это был лишь пролог.

— Я не имею права разглашать засекреченные материалы без допуска.

Бивак откинул руку для нового удара. Граф закрыл глаза и напрягся. Но ничего не произошло. Он открыл глаза. Рука Бивака всё ещё была поднята, но он отвёл голову — что-то за дверью его отвлекло. Сквозь гул в ушах Граф уловил отдалённую перебранку. Дверь распахнулась. Вошёл офицер СС. На его воротнике — четыре серебряных квадрата: штурмбаннфюрер. Бивак и оба гестаповца мгновенно вытянулись.

— Хайль Гитлер!

Фон Браун отдал честь:

— Что здесь происходит? — Он бросил взгляд на экран. — Немедленно выключите это!

Бивак поспешно нажал кнопку — экран погас.

— Мне нужны имена всех присутствующих в комнате.

Бивак сказал:

— Разрешите объяснить, профессор фон Браун. Доктор Граф арестован за саботаж. В его комнате обнаружено сто семь катушек микрофильма. Я лишь просил объяснений.

— Просили? Боже мой. Это вы называете просьбой?

Фон Браун вынул из кармана чистый белый платок и подал его Графу:

— Ты в порядке?

— Думаю, да. — Он промакнул нос — тот был опухший, хлюпающий, болезненный.

Фон Браун повернулся к Биваку:

— Как вы смеете так обращаться с одним из моих старших сотрудников? Этот арест был санкционирован группенфюрером Каммлером?

Бивак занервничал:

— Нет. Я пытался связаться с ним, но он уже уехал в сторону Хеллендорна.

— Значит, арест был несанкционирован. — Он перевёл взгляд на гестаповцев. Его голос звучал властно и хладнокровно. — Вот что произойдёт, штурмшарфюрер. Вы снимете этот микрофильм с устройства — не включая экран, если не хотите предстать перед судом — и передадите его мне, вместе со всеми другими катушками, которые я передал доктору Графу на хранение. Затем он отправится со мной в Пенемюнде, где будет доступен для допроса, если вы решите продолжить эту нелепую версию о саботаже. Это понятно?

— С позволения, у меня есть полномочия от Офиса национал-социалистического руководства…

Фон Браун не удостоил его взглядом. Он смотрел на двоих других:

— Это понятно?

Те переглянулись. Кивнули.

На улице фон Браун передал чемодан водителю. Граф присел на гравий, чтобы зашнуровать ботинки.

— В машину, — сказал фон Браун. — Не будем испытывать судьбу.

Граф сел в заднее сиденье рядом с ним. «Мерседес» выехал за ворота, свернул налево. Водитель посмотрел в зеркало:

— Куда направимся, профессор?

— В Пенемюнде. По пути заедем в Бремен заправиться.

Машина набирала скорость.

Граф откинул голову назад, прижимая платок к ноющему носу:

— Я не хочу возвращаться в Пенемюнде.

— Не говори глупостей. Ты не можешь остаться здесь.

— Всё равно. Для меня всё кончено.

Фон Браун вздохнул, наклонился вперёд:

— Выбирайтесь за пределы города, — сказал он водителю. — Потом найдите, где остановиться.

Становилось темно. Начался дождь. Дворники скользили по стеклу, разгоняя потоки воды. Граф не знал, где они находятся. Прошло ещё минут пять. За перекрёстком машина свернула с дороги и подпрыгнула на травянистом участке. Водитель включил свет в салоне.

— Пойдём, — сказал фон Браун.

Они отошли от машины. Дождь был тёплым и успокаивающим. Граф поднял лицо к небу, промокнул нос. Вдали слышался гул прибоя — волны накатывали на берег. Под деревом они нашли укрытие. Фон Браун закурил, передал сигарету Графу, потом закурил сам. В тусклом пламени зажигалки его лицо вспыхнуло на мгновение, как оторванное от тела.

— Для меня ещё не всё кончено, — сказал он. — И для тебя тоже. Для Германии — да, безусловно. Но это другое.

— Я не хочу этого слышать.

— Послушай. Есть план. Мы обсуждаем его уже несколько месяцев — с Дорнбергером и ещё парой человек. Мы хотим, чтобы ты присоединился к нам. Все спецификации, чертежи и результаты испытаний уже как минимум дважды заархивированы на микрофильмах и рассредоточены для безопасности: ракетный двигатель, турбосистема, система наведения — всё. Именно поэтому я отдал тебе чертежи аэродинамических труб. Они позволяют проводить измерения до восьми чисел Маха — таких больше нет нигде в мире. В ближайшие месяцы