Обречённый на одиночество. Том 1 - Усман Абдулкеримович Юсупов

– Да-да, есть такое. Плохо это, такой мед теряет все свои целебные свойства. Вдобавок и пчелы портятся, как и люди, привыкшие к дармовщине. Пчелам надо дать свободу жить и работать так, как определил Создатель, не отбирая мед до последней капли, тогда и подкармливать не надо будет. – Овта развязал небольшой узелок и достал оттуда сыр и несколько небольших репок. – А ты все равно перекуси, я же для тебя старался. Мне-то в мои годы и нескольких крох хватает. Ложечка меда, кусочек чурека – и вроде бы сыт, словно целого быка съел. Но сегодня придется постараться, уж больно приятный запах исходит от этого сыра.

Поужинали. Овта – репкой и сыром, Алхаст же – медом и ароматным чаем. Оказывается, мед изумительно сочетается с пахнущим золой чуреком. Алхаст давно не ел с таким аппетитом.

Тщательно помыв теплой водой нехитрую посуду, хозяин и гость завершили запоздалую трапезу.

Луна, светившая все ярче и ярче, загоняла тьму в лесную чащу и ущелье. Над поляной зависло приятное марево, будто на нее накинули тонкое золотое покрывало. Ночной воздух, наполненный ароматом листвы и трав, мягко проникал в легкие, был сладок, наполнял кровь какой-то непонятной, но убедительной страстью к жизни.

– Наверняка тебя мучает масса вопросов, – улыбнулся Овта, с отеческой нежностью взглянув на Алхаста. – И главный из них, почему я был так настойчив, приглашая тебя сюда именно сегодня и вдобавок ночью?

– Конечно, я думал об этом. – Алхаст выбрал несколько тоненьких хворостинок из вязанки, которая лежала тут же, и подкинул их в костер. – Должно быть, у вас ко мне какое-то важное дело… А вообще-то, я пришел сюда не без удовольствия, здесь, на свежем воздухе, намного лучше, чем в домашней тесноте. И в детстве, и позже мне не раз доводилось ночевать в лесу. Немало проведено ночей и здесь, на этой самой поляне. Мне всегда нравилось бывать в лесу. Неважно, днем или ночью.

– Это хорошо, Алхаст, Божья истина лучше и глубже познается рядом с травами и листвой, цветком и ростком, нежели вблизи человека – раба своих страстей. Проведенное наедине с природой время полезно и благотворно. Укрепляй с ней дружбу… Но сегодня, Абун Алхаст, я пригласил тебя не для того, чтобы вместе любоваться этой Божьей благодатью, – перешел старик на другой, более строгий, или даже, как определил его про себя молодой человек, деловой тон. – Ты, наверное, хорошо помнишь отца… Да-да, помнишь, ведь вполне взрослым человеком был, когда случилось это несчастье.

– Конечно, помню… Как не помнить? – Алхаст с грустью, но не без некоторой доли любопытства посмотрел на старца.

– Значит, наша беседа будет для тебя не слишком сложной. Ты все поймешь…должен понять…

Протерев в руках четки, с которыми не расставался никогда, Овта убрал их в нагрудный карман. Прошептав одними губами обычные после перебирания четок молитвы, Овта провел руками по бороде. Уселся поудобнее, кашлянул, как бы подчеркивая важность того, что будет сейчас сказано, и начал необычно твердым голосом, словно держал речь перед людьми на аульской площади.

– Именем Всесильного и Всемогущего Бога, создателя всего сущего! Подтверждаем, Алхаст, что мы с тобой веруем в Бога, в Его Слово, в Его посланников!

– Истинно верую! – повторил Алхаст за старцем. – Верую сердцем, верую душой, верую телом!

– Хвала Ему! Помолимся Господу нашему.

Овта вслух произнес молитву, Алхаст слово в слово повторил его за старцем, стараясь сохранить его интонацию. Эту молитву он сотни раз слышал от отца – Абу читал ее каждый день, отходя ко сну и пробуждаясь утром.

– Хвала Всевышнему! Хвала Всевышнему! Хвала Всевышнему! – трижды, растягивая каждое слово, повторил Овта. – С нами Бог и только на Него мы уповаем! К Нему обращены наши мольбы, к Нему взываем и только Ему наши молитвы! У Него мы ищем прощения и милости. У Бога просим мы направить нас по истинному пути и укрепить нас на этой стезе. У Него, у Создателя всего сущего, просим мы милости и прощения для себя, нашего народа, для всего рода человеческого. Хвала Ему!

В ночной тиши слова старца звучали, как могущественное заклинание. А голос его добавлял этому заклинанию еще большую торжественность. Алхасту казалось, что этот голос переселял его из реального, присного мира, мира вещей и чревоугодия, в мир великих таинств и глубоких знаний, в мир сладостных мечтаний и благостных размышлений. Если бы слова и голос старца звучали днем в людном месте, может и не произвели бы они на него такого впечатления. Но здесь, на далекой от людских жилищ лесной поляне, где нет никого, кроме слепой ночи и немой природы, они окутывали сердце Алхаста какой-то глубокой, пугающей, но вместе с тем завораживающей таинственностью. Контуры хребта Бёма на востоке, пики далеких, подпирающих южное небо гор, и кромешная тьма, выпирающая из ощерившегося леса вокруг Чухажийлане, смотрели на Алхаста с какой-то зловещей угрозой, наполняя его сознание неведомым ему доселе ужасом и накатывая на тело волны холодных, неуютных мурашек. Молодому человеку казалось, вернее будет сказать, ему подсказывало внутреннее чутье, что старец готовит его к восприятию какого-то очень важного, исключительно значимого для судеб чуть ли не всего мира события, которое либо уже произошло, но он об этом ничего не знал, либо вот-вот должно произойти. Слушая Овту, мысли Алхаста хаотично метались по бескрайним просторам не только этой земли, но и смело устремлялись вглубь Вселенной, выискивая в этой бескрайности какую-нибудь опору, чтобы удержаться на ногах, и ориентир, чтобы окончательно не потеряться.

Усилием воли ему удалось укротить разыгравшееся воображение и снова сосредоточить свое внимание на величественной в свете огня фигуре тщедушного старца и его словах.

– Все в руках Всевышнего! Его Слово, Его Воля правили всем сущим до сих пор, правят сейчас и будут править вечно! – подытожил Овта, в который уже раз проводя руками по бороде.

Старец закончил. Волшебный звон его слов, обращенных к Всевышнему, еще долго витал в ночном воздухе почти осязаемо.

– Ну рассказывай, Алхаст, что же происходит там, в нашем главном городе? – спросил Овта после весьма затянувшейся паузы. – Как я понял, ты недавно вернулся оттуда.

Алхаст снова подкинул в костер пару хворостинок. Ему не хотелось сидеть в темноте, хотя никогда доселе не страшился ее.

– В главном городе?.. – задумчиво переспросил он, протирая прослезившиеся от дыма глаза. – В главном городе, Овта, все как в разворошенном муравейнике. Наши горе-предводители, кажется, вот-вот перегрызутся. По всему видно, как только появится какой-нибудь, пусть