Тысяча кораблей - Натали Хейнс

— Это она? — спросил Неоптолем.

— Кто же еще? — ответил Менелай.

Поликсена хорошо расслышала в его голосе неприязнь к юноше, но если Неоптолем и заметил это, то ничем не выдал себя.

— Я думал, девушка окажется более привлекательной. Она предназначается в дар моему отцу, который отдал жизнь, сражаясь за тебя.

— Это троянская царевна, — возразил Менелай. — Пленницы все в саже и соли: мы сожгли их город и держали женщин на берегу.

— Умойся, — велел Неоптолем, не глядя на Поликсену. — Заберите ее и найдите ей какую-нибудь одежду вместо этих лохмотьев.

Из толпы греков вышли две робкие женщины и медленно приблизились к Поликсене. Та кивнула, давая понять, что не будет кричать и сопротивляться, и последовала за ними в ближайший шатер.

Поликсена дождалась, пока женщины нагрели воду в большом котле. Она взяла у той, что помоложе, кусок ткани и попыталась поблагодарить ее. Но, где бы ни захватили этих рабынь, троянским наречием они не владели. Поликсене оставалось только кивать или качать головой, чтобы ее поняли. Она намочила ткань в теплой воде и провела ею по коже, с облегчением стирая жирную сажу. Никогда еще мытье не занимало у нее столько времени. Женщины терпеливо ждали, однако обе с тревогой поглядывали на вход в шатер, страшась внезапной вспышки ярости Неоптолема. Они все чаще косились в ту сторону, и Поликсена, сама заторопившись, стала быстрее прополаскивать почерневшую ткань.

Наконец она встала, и одна из женщин протянула ей маленькую бутылочку с маслом. Троянка с благодарностью приняла его и нанесла тонким слоем на кожу. Затем та, что была постарше, открыла сундук и вытащила белое одеяние с красным и золотым шитьем. Оно выглядело столь неуместным, что Поликсена чуть не рассмеялась, точно увидела прекрасный цветок посреди грязи. Она подняла руки, и женщины помогли ей надеть ритуальный наряд. В последний раз девушка облачалась в новую одежду и ей прислуживали женщины, совсем как в Трое. Она еще раз возблагодарила Артемиду за то, что богиня спасла ее от унизительного рабства. Лучше умереть, чем жить, как эти женщины, пугаясь каждого порыва ветра.

Поликсена жестом попросила женщин помочь ей распустить волосы. Гребень ей не дали, поэтому она расчесала пряди пальцами. Они заструятся по плечам и спине, и темные локоны на фоне белого платья будут смотреться великолепно. Драгоценностей на девушке не было, однако богатое шитье на платье послужит прекрасным украшением. Поликсена отложила в сторону узкий кожаный ремешок, которым стянула волосы в то последнее утро в Трое. Затем сняла сандалии и бросила их рядом. Она больше не нуждалась в этих вещах — последних предметах, которые связывали ее с прежней жизнью. Вполне естественно будет оставить их здесь.

Кивком Поликсена дала понять женщинам, что готова, и те торопливо отдернули полог шатра. Они попятились, отводя плотную залатанную ткань, чтобы та не коснулась платья троянки. Поликсена вышла на яркий свет, но слезы не выступили у нее на глазах. Один из воинов заметил ее и что-то пробормотал товарищу, который отвернулся и заговорил с другим мирмидонянином. Она увидела, как греки выстроились в ряд. Тот, что стоял к девушке ближе всех, поманил ее, и она неуверенно шагнула к нему. Мужчина кивнул, ободряюще прищелкнув языком, точно подгонял животное. Когда Поликсена приблизилась к нему, он отошел дальше, все время кивая, чтобы она следовала за ним. Она не могла отвести взора от его темных глаз; казалось, звуки лагеря, вид других бойцов, глазевших на нее, и даже исходящий от них кислый запах отступили. Девушка видела лишь бычьи глаза провожатого.

Немного погодя мужчина остановился и поднял руку, показывая, чтобы она сделала то же самое. Позади нее воины разомкнули ряды и образовали плотный полукруг. Но Поликсена не заметила этого, как не заметила остальных мирмидонян, замкнувших ряд перед ней. Она не видела ничего, кроме глаз мужчины, а когда он в последний раз ласково кивнул и отошел в сторону; она не видела ничего, кроме рыжеватых волос и сверкнувшего клинка.

Глава 32

Фемида

Суд Париса (так стали называть его боги, ловко переложив всю вину на одного-единственного смертного, к которому лишь Афродита питала некоторое снисхождение) послужил источником неисчерпаемых развлечений. Отныне можно было сводить старые счеты в захватывающей обстановке Троянской войны. Боги подыскивали себе любимчиков среди воинов, сражающихся на троянских равнинах. Иногда выбор был обусловлен личными отношениями: Фетида под держивала собственного отпрыска, Ахилла; также и Афродита благоволила своему сыну — наполовину троянцу Энею. Афина питала давнюю слабость к Одиссею: ей всегда нравились умные мужчины. Другие боги в своей враждебности или благосклонности руководствовались более общими причинами: Гера не могла простить Трою, породившую Париса; Аполлон обычно защищал осажденный город, но иногда менял сторону, если кто-нибудь вызывал у него раздражение.

Олимпийцы так радовались перспективе затяжного конфликта, что никому из них, даже Афине, не пришло в голову поинтересоваться, откуда взялось золотое яблоко, с которого начался скандал. Для всех было очевидно, что на свадебный пир Фетиды его подкинула Эрида: богиня раздора и хаоса не могла изменить себе, как Apec не мог сложить оружие, а Аполлон — промахнуться. Но ведь Эрида не отличалась талантами в ремеслах и не сумела бы смастерить такую вещицу. Никто не подумал осведомиться, откуда у нее прекрасное, светящееся изнутри яблоко с выбитой изящными буквами надписью. Уж конечно оно не было делом рук человеческих: всем известно, что грек способен нацарапать лишь безобразные угловатые письмена. Надпись на яблоке была текучей и извилистой, она почти требовала, чтобы к ней благоговейно прикасались пальцами.

Единственным из богов, кто мог сотворить такой шедевр, был Гефест, но он клялся, что не делал ничего подобного. Он с пеной у рта доказывал свою непричастность, когда Афродита, любуясь обретенным сокровищем, потребовала объяснить, почему супруг (не обладающий никакой красотой, кроме той, которую мог создать у себя кузнице) по окончании работы просто не отдал яблоко жене. Гефеста происхождение предмета раздора беспокоило даже больше прочих: неужто объявился еще один бог, способный на такие чудеса? И если да,