Эпоха харафишей - Нагиб Махфуз

по переулку или посидеть время от времени в лавке местного шейха. Интересно, он всё-ещё следит за ней? Она чувствовала на себе его взгляды и испытывала неловкость от любого его шага, однако делала вид, что игнорирует его. Грубый, полный, высокий человек с крупной физиономией, маленькими глазками и большим носом, а усы у него словно резка для пажитника. Вот уж зловещий вид! Один вид его навлекал несчастье и приближал плохие воспоминания. Несомненно, он наблюдал за ней, вот только что было у него на уме? Он прохаживался мимо её лавки и кидал на неё какой-то странный взгляд, вызывающий одни только вопросы. Или садился у шейха, уставившись на неё без всякого снисхождения. Чего он хочет? Она расспрашивала и свой разум, и свою интуицию. Она была готова броситься с головой в борьбу, как, впрочем, и готова узнать что-то новое.

Однажды он остановился около лавки. Приблизился на шаг и вмешался в ход её мыслей:

— И впрямь ты веришь в невиновность мужа?

Не поднимая на него глаз, она ответила:

— Я ему верю.

Тоном проповедника, идя дальше своей дорогой, он произнёс:

— Пока верёвка не обовьётся вокруг шеи висельника, он продолжает твердить, что невиновен…

43

Однажды она встретила шейха Мухаммада Таваккуля, и пригласила его зайти в лавку. Вежливо приняв его, спросила:

— Вы наверняка знаете, какие проблемы меня тревожат…

Тот любезно ответил:

— Да будет Аллах вам в помощь…

— Однако вы единственный, кому известна вся правда…

— Правда?

— Правда об обвинении.

— Я знаю только то, что выявило следствие…

— Но он поклялся, что невиновен.

— Установлено, что он убил девушку и сбежал.

Махасин в отчаянии вздохнула и попросила:

— Расскажите мне о семье моего мужа.

Мухаммад Таваккуль улыбнулся:

— Род их ведёт начало из самого сердца лидеров клана прошлых времён. О них рассказывают прямо-таки чудеса, однако сам я не доверяю фантазии жителей нашего квартала, ибо они уверены, что началось всё с добра, которое так же и закончилось в неясном прошлом. Они не отличат правду от вымысла, думают, погружённые в свои эмоции, и судят обо всём, исходя из собственного бедственного положения. Они верят, что иногда ангел спускается с небес, чтобы защитить того или иного из числа их предков…

— Аль-Фулали один из них?

— Нет. Эпоха, когда они были лидерами клана, закончилась. Больше ни один из них об этом и не помышляет. Большинство из них сегодня либо бедняки, либо ремесленники. Ваш муж принадлежит к единственному богатому семейству среди них. Его дядя — мастер Хидр — один из крупнейших торговцев, как и его родной брат. Вы желаете передать им детей?

Она быстро ответила:

— Нет. Я не стану избавляться от своих детей. Мне никто не нужен. А вас я расспросила только ради того, чтобы знать о том, о чём следует…

— А если они однажды придут и потребуют ваших детей себе?

Махасин горячо возразила:

— Я буду охранять их, пока это в моих силах…

Шейх поднялся, и уходя, сказал ей:

— Да будет Аллах вам в помощь…

44

Со временем Хилми Абдулбасит стал клиентом лавки. Неужели наблюдение за ней было в его планах? Однако хватит уже обманывать себя: эти голодные взгляды не принадлежали шпиону. В жизни своей она не сделала ничего, что бы заслуживало такого пристального наблюдения. Он ходил вокруг неё, увлечённо поглядывая и любезно улыбаясь. Его смущение выдавало скрытые намерения. Интуитивно она уже знала, что это означает, но игнорировала его, испытывая отвращение, однако избегала окончательного решения. Меж тем, тревога за будущее росла день ото дня.

Однажды он заявил:

— Да простит его Аллах…

Она с любопытством посмотрела на него, несмотря на то, что и так знала, что у него на уме. Он сказал:

— Оставил тебя одну с тремя детьми…

Она ничего не ответила, и он добавил:

— Даже если бы ему было суждено спастись от виселицы, тебе всё равно придётся ждать ещё восемь лет…

Она нахмурилась, и он с уверенностью заявил:

— Но ему не суждено спастись…

Она с грустью ответила:

— Аллах на стороне угнетённых…

Он настойчиво повторил:

— В жизни своей не слышал, чтобы убийце удалось избежать верёвки палача.

45

Тянулись тяжёлые, похожие друг на друга дни, обременённые нескончаемыми усилиями и досадой. Бременем ей служило ещё и то, что не было на этот раз человека, что наполнил бы её жизнь. Сложно ей было заниматься поставкой товаров в магазин, так что выручка снизилась, хотя пока что её было более чем достаточно. И она стала винить Самаху, осуждать его за то горе, что свалилось на неё. Особенно сильно это проявлялось в те моменты, когда на неё наваливалось раздражение и муки одиночества. Большую часть времени Руммана, Курра и Вахид убивали на улице без всякого присмотра, пока однажды местный шейх не заявил ей:

— Ваши дети подвергаются дурному влиянию, госпожа Махасин…

Она с сожалением ответила:

— А что я могу поделать? Они ещё не достигли того возраста, когда годятся для работы в лавке.

— Разве не лучше было бы для них, чтобы они учились торговому ремеслу, хотя бы для того, чтобы удержать их от влияния улицы?

Она мрачно заявила:

— Я никогда не оставлю их на милость людей, которым не доверяю…

От всего этого её раздражение и тревога лишь удвоились.

46

Хилми Абдулбасит так и не перестал обхаживать её. И вот однажды он нежно сказал ей:

— Мне жаль вас, госпожа Махасин…

Она твёрдо заявила:

— Я сильная и преуспевающая женщина.

— Но вы не свободны.

— Что вы имеете в виду?

— Вы всё ещё связаны с верёвкой палача.

— Я и так вполне довольна, — сказала она, нахмурясь.

— Но вы должны стать свободной для вашего блага и блага ваших детей.

Что